Он словно почувствовал, что она за ним наблюдает, повернулся и рассеянно улыбнулся ей.

– Вы что-то сказали?

Тилли прошла в комнату и остановилась перед Блейком.

– Эта комната была вашей в детстве?

Он перевел взгляд снова на окно.

– Видите вон тот старый вяз? – Он указал на искривленное суковатое дерево, под которым Тилли много раз сидела, играя с Трюфелькой. В этом месте было что-то сказочное – о таких деревьях она читала в книжках Энид Блайтон[4].

– Да, – сказала Тилли.

– Я как-то упал с этого вяза и сломал руку. Мне тогда было девять лет. Гипс у меня сняли как раз накануне моего десятого дня рождения. – Он на секунду замолк. – Если бы я только знал, что это был последний день рождения, который я проведу с матерью.

Тилли просунула свою руку под его.

– Уверена, что ваша мама очень гордилась бы вами. Тем, кем вы стали, особенно тем, как вы заботитесь об отце, делаете для него все, что только возможно.

Он то ли вздохнул, то ли проворчал:

– У нее сердце разбилось бы, узнай она, что нам пришлось отсюда уехать.

– В это место трудно не влюбиться.

Он повернулся с полуулыбкой на губах.

– А где вы выросли?

– Не в таком чудесном месте, – ответила Тилли и отвела руку от его руки. – Мы всегда жили в домах приходских священников, поэтому я не имела родного дома в прямом смысле. Дольше всего – четыре года – мы прожили здесь, в этой деревне, но отца потом перевели в другой приход, в Ньюкасле. Вот почему я осталась жить у родителей Саймона – я не хотела прерывать обучение в последнем классе школы. Я втайне надеялась, что отец и мачеха не уедут отсюда, но их, кажется, не очень беспокоило то, что оставляют меня здесь. Мирские проблемы их не очень-то интересовали. Они живут своей верой.

– Ваш отец не просил продлить его службу здесь?

– Он никогда не подвергал сомнению решения церковных властей, потому что верил, что это зов свыше. Мне пришлось смириться, но это было нелегко.

– Вы тоже живете в вере?

– Я не очень тверда в вере, но отцу и мачехе не стоит об этом знать, – поколебавшись, ответила Тилли. – Меня больше беспокоит, достаточно ли у меня денег в банке и чтобы вовремя были оплачены счета.

– Вполне честная позиция, по-моему.

Они помолчали.

– А вы? – спросила Тилли. – Вы верите в высшую силу, которая следит за вами все время?

Блейк протянул руку и провел ей по лицу, по щеке.

– Если такая сила существует, то за то, что я собираюсь сделать, отправит меня прямо в ад.

У Тилли перехватило дыхание.

– Что… вы собираетесь сделать?

– Догадайтесь. – Блейк опустил голову и припал к ее рту.

Губы Блейка были крепкие, жесткие. Словно он сопротивляется своей тяге к ней. Тилли не хотела, чтобы он сопротивлялся. Она хотела, чтобы он отдался желанию, как и она. Жар от его рта струился по телу подобно воспламеняющему горючему, вспышки шли от его губ вниз, они лизали ее, стегали. Его язык проник ей в рот и увлек в дикий танец.

Тилли прижалась к нему, высокому, сильному. Она позволила Блейку пляску с ее языком. Блейк… такой вкусный. Это мята и кофе. Его губы рождали в ней целую симфонию звуков, нервы оголены и словно поют. Каким образом поцелуй способен ввергнуть в экстаз? Ощущения бежали от его языка внутрь. Это… какая-то специальная секретная программа, проложившая пунктиром дорожку наслаждения по ее телу.

Блейк за бедра прижимал ее к себе, она почувствовала его твердую выпирающую плоть и поняла, что желание испытывает не она одна.

Он отнял рот от ее рта, и поцелуи посыпались на шею.

– Вы должны меня остановить, – почти умоляюще выговорил он.

Ничего подобного она не собирается делать. Тилли коснулась ямочки на его небритом подбородке.

– А если я не хочу останавливаться?

Глаза Блейка превратились в запруды дымчато-серого цвета.

– Мне будет трудно…

Тогда Тилли приподнялась на цыпочках и зажала ему рот легкими как перышки поцелуями.

– Я хочу близости с вами.

В ответ она получила жаркий поцелуй.

– Я хотел этого с первого же дня, когда вы продали мне эклеры.

– Почему? Из-за моих шоколадных эклеров?

Он улыбнулся:

– Да. И еще по другим причинам.

– Каким? – Тилли подняла на него глаза.

Блейк медленно обвел кончиком пальца ей брови.

– Когда вы отдавали мне сдачу, я сразу понял, что мы с вами… бомба замедленного действия.

Значит, он тоже почувствовал тогда прилив желания? Тилли старалась не касаться его, обслуживая в кондитерской, но он, наоборот, всегда старался коснуться ее руки. Наверное, он поэтому настаивал, чтобы его обслуживала она, а не Джоанн?

– Вы съедали все те эклеры или покупали их, чтобы привлечь мое внимание?

Он усмехнулся:

– Съедал, конечно. Они слишком вкусные, чтобы удержаться и не съесть. Но выносить другое искушение… это было на пределе моих сил. – Он убрал прядь волос с ее лица. – Вы уверены в том, чего хотите? Действительно?

Тилли обвила руками его за шею.

– Совершенно уверена. – Она прижалась к нему грудью и с жаром поцеловала в губы, чтобы сломить у него остатки сдержанности.

Руки Блейка обхватили ей бедра, язык продолжал эротический танец. У нее внутри все трепетало от восторга. Вот таким должен быть поцелуй: страстным, бесконечным, неотразимым.

У Тилли перехватило дыхание, когда рука Блейка поднялась наверх и задержалась под грудью. Это было так же невыносимо приятно, как если бы он взял в ладонь обнаженную грудь. Но он, кажется, старался не подгонять ее и продолжал медленно целовать так, будто угощал сильным наркотиком. Тилли тихонько постанывала, охала. Никогда прежде она не испытывала ничего похожего на подобное возбуждение. Каждый нерв в теле ожил, предвкушая дальнейшие прикосновения его рта, его руки, тела, прижимавшего ее.

Блейк спиной двигался к кровати, не отпуская Тилли и не оставляя сомнений в своих дальнейших намерениях. У нее дрожал низ живота.

Тилли расстегнула пуговицу на его рубашке, чтобы поскорее добраться до обнаженной кожи, но руки не слушались. Блейк расстегнул остальные, стащил рубашку через голову и бросил на пол у кровати. Тилли уперлась ладонями ему в грудь. Какие у него накачанные мускулы! Куда только подевались все те калории, которые он съел вместе с пирожными?