Она даже не взглянула, куда приземлилось платье, и они снова блаженно покатились в сладкое забытье, населенное искрами, мелкими всхлипами и внезапно вернувшейся к Габи радости жизни. Радость эта до краев наполняла ее, пока они искали дорогу домой в темном лабиринте улиц и переулков без единого прохожего. Ей было не жаль парадного кружевного платья, смятого и порванного в нескольких местах, ей было не жалко себя, бездомную и бесприютную, у нее все было хорошо, все было так, как надо!

Дома она открыла ворота и проследила, чтобы Эрни запер гараж, после чего они неслышно проскользнули внутрь спящей виллы и нежно поцеловались на прощанье.

«Ты прекрасная, прекрасная!» — выдохнул ей куда-то за ухо Эрни, прежде чем бесшумно шагнуть на темную лестницу, ведущую на второй этаж.

Войдя к себе, Габи поспешно сдернула платье, швырнула его на пол, потом, как была, без ночной сорочки, рухнула на постель и погрузилась в счастливый сон. Давно она не спала так бездумно, так раскованно, без сновидений и ночных кошмаров. Спала так крепко, что чуть не проспала утреннюю трапезу Йоси. Она вскочила за пять минут до назначенного времени, кое-как оделась и пригладила волосы, не успевши даже умыться, не говоря уже о подкраске лица, чего она до сих пор ни разу себе не позволяла.

Ей показалось, что Йоси поглядывает на нее лукаво, словно догадывается о ее ночных приключениях. Но что ей сегодня был Йоси с его иронической всезнающей улыбкой? Она с нетерпением ждала встречи с Эрни — она хотела поймать его первый взгляд, чтобы сразу оценить его отношение к ней и ко вчерашнему безумству.

А Эрни все не шел и не шел. Конечно, он тут не на службе, он в гостях, и может позволить себе спать, сколько угодно, не то, что она. Уже спустилась к своему утреннему кофию Белла, любительница поспать попозже, а его все не было и не было. Кажется, и Белла поглядывала на нее с загадочной усмешкой — интересно, что они оба знают, старые хрычи?

Работы в этот день было по горло, — нужно было навести порядок на кухне и в столовой после вчерашнего пира. Сортируя чистую посуду, вынутую из посудомоечной машины, Габи напряженно прислушивалась к звукам, доносившимся со второго этажа, в надежде услышать шаги Эрни в коридоре или плеск воды в ванной. Но наверху царила мертвая тишина, изредка нарушаемая цокотом Беллиных каблучков.

«И чего она даже дома всегда бегает на каблуках?» — раздраженно пронеслось в голове Габи, когда Белла опять появилась на кухне, чтобы готовить обед.

«Накрывай на стол, — скомандовала Белла, колдуя над строем маленьких сковородочек, в которых что-то шипело и благоухало. — Что-то ты сегодня вялая, как вареная рыба!».

Габи предпочла не отвечать, а только глянула на хозяйку вскользь и впервые заметила, что на ее подбородке топорщится редкая щетинка жестких на вид седых волосков. «Может, посоветовать ей выдернуть их пинцетом?» промелькнуло в голове, но она сдержала порыв благотворительности и молча выставила на стол три обеденных прибора.

«С какой стати три? — воскликнула Белла. — Или ты после вчерашнего концерта почувствовала себя членом семьи?»

Габи не обратила внимания на едкость вопросов Беллы, за эти месяцы она привыкла к прямолинейному хамству хозяйки. Ее поразило другое.

«А разве Эрни не будет обедать с вами?» — холодея губами, выдавила она из себя, почти предчувствуя ответ.

«Эрни? Да он давно улетел! Он уехал еще на рассвете, у него был утренний рейс».

Габи почудилось, что ее оглушили ударом тяжелого полена по голове. Уехал еще на рассвете? Улетел утренним рейсом? И ни слова ей не сказал? А на что она, собственно, рассчитывала? На вечную любовь с ежевечерним пением русских романсов? Самое трудное в этот миг было не выдать своего потрясения, не дрогнуть, не зарыдать, не забиться в истерике. И она сдержалась, не дрогнула, не зарыдала, не забилась в истерике.

Но очевидно, страшное напряжение воли, которого ей стоила эта сдержанность, все же отразилось на ее лице, хоть ей казалось, что она и глазом не моргнула. А может, именно ее застывшие, немигающие глаза понудили Беллу спросить:

«Что с тобой? Тебе нехорошо?».

Да, да, нехорошо, и еще как нехорошо! Но это необходимо было скрыть, притвориться, будто дело в чем-то другом, и вместо роли обманутой дурочки сыграть другую роль. Придумывать роль было некогда, надо было решиться на что-нибудь попроще, например, представиться больной — в конце концов, она хоть и прислуга, но тоже имеет право болеть, Габи сложилась вдвое, обхватила себя руками и очень правдоподобно застонала: «Ой-ой! Что-то вдруг живот скрутило, сил нет стоять!»

И не гнушаясь эффектами, рухнула на колени, пребольно ударившись о белые керамические плитки кухонного пола. Настоящая, непритворная боль придала ей сил и жалости к себе, коварно брошенной и обманутой:

«Белла, голубушка, отпустите меня лечь! — заскулила она весьма убедительно, входя в роль по системе Станиславского. — Ведь я тарелки уже поставила, и салфетки разложила, и вилки, и ножи, а обед вы уж сами на стол как-нибудь принести можете».

«Что за странный приступ, — начала было Белла, но Габи так вошла в роль, что сама уже начала верить в свою болезнь. — Ни с того, ни с сего».

Седая щетинка на ее подбородке встала дыбом, пока прозрачный взгляд ее пронзал Габи сквозь круглые стекла очков до самого спинного мозга. Не таил ли он в себе особое знание? Не слышала ли она, как Габи с Эрни уезжали вчера ночью? И как целовались на прощанье на площадке перед темной лестницей, уходящей на второй этаж?

Конечно, Габи совершеннолетняя и вольна поступать, как ей заблагорассудится, — куда хочет, ездить, с кем хочет, трахаться. Она бы даже гордилась своим романом с Эрни, если бы этот роман не оказался просто дорожной блядкой.

«Я пойду лягу», — простонала Габи и картинно поползла к выходу на четвереньках, наткнувшись при этом головой на колени Йоси, который как раз вошел в кухню.

«Чего ты ползаешь? — поинтересовался он. — Серьгу бриллиантовую потеряла, что ли?»

Вынести еще и насмешливый взгляд Йоси Габи было просто не под силу, и она пошла ва-банк — она безобразно громко рыгнула, вскочила на ноги и, картинно зажимая рот ладонью, выскочила вон.

Добравшись до своей комнаты, она заперла дверь на ключ и растянулась на неубранной с утра постели. Через минуту ее и вправду стошнило и стало казаться, будто простыни пахнут чем-то терпким и греховным. Но с какой стати простыни могли пахнуть греховным, если Эрни даже не входил к ней в комнату?

И тут ее осенило — это ее тело излучает терпкий греховный аромат, ведь она даже не успела с утра ополоснуться под душем. Можно не сомневаться, что ее чувствительные чистоплюи-хозяева сразу разнюхали этот запах и обо всем догадались. О том, что она с Эрни, она с Эрни, она с Эрни там в машине… А потом он улетел утренним рейсом и слова ей не сказал.

От этой мысли Габи взвыла в голос и ее словно ветром сдуло с кровати. Она помчалась в ванную, на ходу срывая с себя одежки, чтобы смыть с себя память об этой ночи, снять с себя кожу, остричься наголо, и забыть, забыть, забыть! Горячий душ слегка ее образумил, — она хоть и попыталась содрать с себя кожу мочалкой, но волосы стричь все же не стала, а только многократно их промыла и до умопомрачения опрыскала духами.