Бога от нищеты, ибо рассеял сам себя по мирам намеренно познать собирающую силу жертвы через жертвенность ее составляющих.

Занавес опустился, театр погрузился в тишину, аплодисменты застыли в воздухе, артисты на поклон не вышли.

Мастер и яблоко

О, чудище, что в сад ворвалось мой

И растоптало все цветы,

Яви свой лик, хочу с тобой сразиться,

И назовись, чтоб именем твоим

Я ненароком не назвал детей своих.

Любимый, успокойся, это просто ветер,

Да и он нам только снится.

Твой сад нетронут, цел цветник,

А плод, что в нем растет, разделим на двоих.

Мастер который день пребывал в задумчивости, он практически не отходил от окна, пытаясь что-то разглядеть через пыльное стекло в небесах, меняющих пред его взором глубокую синеву на россыпь мерцающих звезд, бледнеющих и исчезающих при появлении дневного светила, чтобы вернуться снова, когда Земля вновь отвернет от приткнувшейся на ее плечах среди прочих творений человека мастерской – неказистой, с полуразвалившимся дымоходом, закопченными потолками и ее хозяином, виднеющимся в оконном проеме застывшим изваянием.

Мальчик-подмастерье, прибегающий сюда по утрам, садился на скамью у стены и сидел там тихо, как мышь, ожидая окончания затянувшейся амнезии мастера. Он понимал: нет работы – нет жалования, но, опасаясь гнева старика, не решался прервать его непонятную медитацию каким-нибудь вопросом, да и что было спрашивать…

– Вы ждете вдохновения, мастер?

– Да, болван! Разве не видно?

Или:

– Когда начнем работать, мастер?

– Можно подумать, ты когда-нибудь работал, бездельник.

Мальчик улыбнулся, он прекрасно изучил старика – делай, что говорят и не спрашивай зачем. В конце концов, все всегда становилось на свои места – непонятные завитушки, крючки, застежки и шпильки, доверенные мастером его неумелым детским рукам, становились в свои пазы, прятались в гнезда и углубления, натягивались на валы, цеплялись за пружинки, и птицы, выточенные из дерева или выкованные из железа, начинали вращать головами, хлопать крыльями и раскрывать клювы, молоточки в лапах медведей и ослиных зубах стучали по наковальням, высекая из них самые настоящие искры, а внутри расписных алебастровых шаров звенели колокольчики, помещенные туда мастером самым невообразимым образом в отдельной комнатке, вдали от любопытных глаз.

Юный подмастерье, погрузившись в воспоминания, не заметил, как старик оторвался от созерцания далеких миров и подошел к нему:

– Есть работа, сынок.

– Что на этот раз, мастер? – с готовностью очнулся мальчик и потянулся за фартуком: – Разводить огонь, точить ножи, готовить кисти?

– Не спеши, – старик присел на скамью рядом с помощником: – есть цель, но нет пути.

– Вы что-то задумали, но не знаете, как сделать? – с искренним удивлением спросил подмастерье.

– Именно, – ответил мастер и обхватил голову руками. – Я создал множество вещей за свою жизнь: часы, ветряки, флюгеры, игрушки, домашнюю утварь, приспособления для удаления зубов и принятия родов, садовые ножницы, что рубят ветки высоко над головой, и винт, ползущий глубоко в землю; заколки, удерживающие прически и корсеты у дам, а также панталоны у мужей; поющие шкатулки и хитрые замки, хранящие тайны этих шкатулок, – всего и не упомянешь. Но это изделия ремесленника, а не мастера.

– Вы хотите что-то?..

– Великое, – прервал мальчика старик, согласно кивая головой. – Да-да, именно великое. Я хочу создать, точнее, повторить, яблоко познания.

Опешивший ученик посмотрел на мастера. Редкие седые волосы, обычно безжизненно свисающие с лысеющего черепа, от возбуждения приподнялись, подобно пшеничным колосьям после сильного ливня; хитрые прищуренные глаза готовы были вывалиться из глазниц, а жилистые, твердые, как железо, пальцы тряслись. Старик, похоже, готов был разрыдаться: – Я не знаю, как оно выглядит, – слова еле различимо покинули его уста, нижняя губа смешно шлепала по верхней, образуя пузыри, которые тут-же лопались, добавляя характерный оттенок и без того квакающим звукам.

Мальчик, не в силах сдерживаться, расхохотался и показал пальцем на яблоко в корзине для фруктов:

– Может быть, вот так?

Мастер, взбешенный то ли дерзостью ученика, то ли недоступностью вожделенного предмета своего замысла, подскочил к столу, схватил здоровенный нож и, почти не глядя, рассек яблоко пополам.

– Знаю только, что одна часть для женщины, а вторая – для мужа. Яблоко не раскроется одному, только двоим.

– Откуда знаете, учитель? – испугавшись такого напора, спросил мальчик.

– Видел, во сне, – ответил мастер и, вдруг успокоившись, откусил от одной половинки. – Держи, – сказал он ученику и бросил ему другую.

Мальчик повертел пойманную яблочную лодочку в руках:

– У меня с пассажиром, – воскликнул он, имея в виду червячка, удобно устроившегося внутри сочной сладкой мякоти.

– Это искуситель, Змий, – Мастер почесал затылок. – Значит, у тебя половинка Евы, а у меня – Адама.

– Так, может, так оно и выглядит, как слияние мужчины и женщины? – почти авторитетным тоном произнес подмастерье, откусывая от своей лодочки.

Старик вытаращил от удивления глаза:

– Тебе сколько лет, вести такие беседы, маленький развратник?

– Я не имел ничего более того, что познание происходит через семейный союз, – начал оправдываться мальчик. Но мастера уже несло:

– Где похоти набрался ты в столь юные года, не сек тебя отец, и я проспал твою блудливую натуру?

– Побойтесь Бога, учитель, я и слов таких-то не слыхал, а вывод сделал из разъединенного плода, что изначально был целым, – мальчик всхлипнул, и старик смягчился.

– Ну полно, я неправ, и сам давно уж не имею под боком спутницу, чтоб останавливала в думах дурь и усмиряла страсти тела. Но вернемся к яблоку. Не думаешь ли ты, нетронутый скверной этого мира росток, что нет в раю ни сада с деревами, что знаем мы здесь, на земле, ни трав шелковых, знакомых нам по вешним росам, ни сладостных плодов, как тот, что ты вкушаешь ныне, но все и вся имеют там, в раю, другую форму, да и смысл иной?

Мальчик рос в бедной семье, но на удивление имел воображение опытного путешественника, человека, повидавшего много стран и людей. Мастер давно обратил внимание на подвижный и неординарный ум помощника и частенько пользовался им, вовлекая ученика в обсуждения своих будущих изделий.

Вот и на сей раз его юный товарищ мысленно погрузился в воображаемый дивный сад, выискивать в нем яблоко познания, его форму и, если повезет, содержание.

В неустойчивой темноте прикрытых век проявилась большая светящаяся сфера, от которой отделялись яркие тонкие лучи: один, два… всего двенадцать, оканчивающиеся сферами поменьше. Мальчик сбивчиво пересказывал мастеру все, что видел, – именно так представился ему рай.

– Душа входит в малый шар, и, если его лепестки раскрываются, путь в сад свободен.

– Врата рая! – воскликнул старик. – И что дальше: луч втягивает душу внутрь?

Мальчик зажмурился