Сделав все это, официант поспешил к новому посетителю.

— Мне бы… ну, попить, что ли, — грубо сказал Найденов.

— Пива? — предложил официант, угодливо наклоняясь. — Свежайший грольш. Вчера получили. Может быть, предпочитаете темное? Гиннес? Кельникен? Меню не желаете? Наисвежайшая рыбная доставочка. Балычок. Севрюжка.

— Шараб-кола есть?

— Маленький — двадцать пять, большой — сорок.

— Сорок?!

— Можете и так посидеть, — сказал официант, мирно пожимая плечами.

Найденов почувствовал, как вспотела спина.

— Принесите маленький, — отрубил он. — А меню не надо.

Толстяк продолжал шуршать газетой. Время от времени чувства вскипали в нем, как убегающее молоко, и тогда он фыркал и восклицал что-нибудь вроде: «Западная сталелитейная на восемь пунктов! Нет, ну вы подумайте!..» Арабы галдели и размахивали руками. То и дело у кого-нибудь пиликал телефон, прерывая течение беседы. Как только один араб договаривал свое и совал аппаратик в карман, оживал другой в кармане у соседа. Женщины тоже толковали о чем-то вполне материальном: до ушей Найденова долетали обрывки фраз, и по всему выходило, что касались они какого-то неудачного вложения в недвижимость, приведшего одну из них чуть ли не на край финансового краха. Впрочем, судя по тому, что, допив кофе, дамочки заказали ужин, стоимость которого Найденов боялся даже вообразить, катастрофа если и грозила, то не сегодня.

Он сидел, потягивая шараб-колу и рассеянно посматривая… нет, делая вид, что рассеянно посматривает по сторонам.

Все вокруг выглядели спокойными и уверенными в себе, и ему тоже хотелось бы ощутить спокойствие и уверенность. Он имеет право: ведь он сидит за столиком ресторана под сводами Рабад-центра… наблюдает, как хрустальная вода изливается из глотки серебряного дельфина… тянет горечь шараб-колы… окружен безмятежием праздничной толпы… Увы — вместо уверенности и покоя он чувствовал только раздражение и озабоченность. Он старался не думать о Насте, но это никак не получалось. Вот сейчас она вернется домой — а его нет. Он представил, как Настя растерянно стоит в дверях, повторяя: «Леша! Леша!..» — а отзывается только куцее эхо. Ну потерпи! Пожалуйста!.. повторял Найденов про себя, не замечая, что губы непроизвольно проговаривают каждое слово. — Пойми, я должен был так сделать! Иначе бы ты запутала меня своей любовью, заморочила бы… и я не смог попасть на кисмет-лотерею! Только не говори, что я тебя обманул. Ты сама уехала. Но неважно, не в этом дело. Я вернусь через три часа. И никогда потом, никогда… веришь? Разве ты можешь подумать, что я хочу оставить тебя одну в этом сумасшедшем мире? Не нужно, не плачь. Я скоро вернусь. Если бы я хоть на секунду мог предположить, что рискую тобой, рискую тем, что могу оставить тебя одну, разве я пошел бы за их погаными деньгами?! Я точно знаю: все будет хорошо.

Деньги, проклятые деньги.

Все вокруг думали о деньгах. Здесь, под хрустальной крышей Рабад-центра, было особенно понятно: деньги пропитывали окружающий мир, сочились по тонким канальцам жизни, и нельзя было найти хотя бы сантиметр пространства, где бы не блуждали их всепроникающие флюиды.

Шараб-кола приятно ударила в голову.

Что делать — мир принадлежит богачам и бизнесменам. Что остается? остается быть спокойным. Биржевые сводки. Недвижимость. «Западная сталелитейная». Ха-ха. Болтайте себе. О недвижимости. Об акциях… «Когда я слышу ваши обычные речи богачей и дельцов, на меня нападает тоска, и мне становится жаль вас… Потому что вы думаете, что дело делаете, а сами только напрасно время тратите. Вы же, может быть, считаете несчастным меня, и я допускаю, что вы правы; но что несчастны вы — это я не то что допускаю, а знаю твердо…»

Вот так. И ни шагу назад.

Ладно, пора.

Вздохнув, он вытряс на язык последние капли и хотел уже было подняться, когда со стороны Восточных ворот показалась довольно шумная процессия.

Впереди, повизгивая по базальту стальными подшипниками своей тачки, по-обезьяньи размашисто отталкиваясь подбитыми резиной деревянными толкушками и оставляя за собой шлейф тяжелого запаха, грубо перебивающего тонкие ароматы дорогой косметики и снеди, ехал широко улыбающийся безногий. Он победительно озирался и то и дело вздымал кверху правую руку, чтобы угрожающе потрясти толкушкой.

За ним шагали три насупленных подростка. Левый нес барабан, отчаянно выколачивая немудреный ритм побудки. Правый надувал щеки и прерывисто дудел в горн, извлекая из него не вполне приличные звуки. Центральный, самый нахмуренный, наклонно держал обеими руками красный флаг, пересеченный черной полосой, на которой виднелись белые буквы — КСПТ.

За подростками шагали трое мужчин. Один был простоволос (поблескивала плешь), другой в кепке, третий — в чалме.

Следом шествовала группа человек в сто пятьдесят. Семеро первых несли перед собой, растянув во всю длину, метровой ширины кумачовую ленту. На ней колыхалась надпись: «Ресурс революции не исчерепан!» Найденов не мог понять ее смысла, пока не сообразил, что в последнем слове допущена ошибка. Дальше тут и там торчали над головами картонные транспаранты. Рисунки на них, похоже, делались второпях. Круги, полосы… вот чья-то безухая голова вроде капустного кочана… от нее черта кверху — веревка, что ли?.. Вот что-то вроде разлапистой молнии, бьющей в пузо запрокинутому медвежонку — а на самом деле, наверное, не медвежонок, а жирный человек. Земной шар с «КСПТ» на месте Евразии? Еще на одном крупно написано в сухом телеграфном стиле: «Клику Барабаша ответу». Дальше — «Не хватит совести хватит фанарей». Вот еще: «Прикратите издиватся».

Справа и слева от процессии с таким видом, будто не имели к ней никакого отношения, шагали мамелюки. Большей частью в антитеррористическом облачении — серебристый форспластовый скафандр, выдерживающий выстрел из крупнокалиберного скорчера, закрытый стеклокерамический шлем с окошечками, смахивающий на водолазный, электрошоковая дубинка в руках.

Замыкали шествие фургончик «скорой помощи» и желто-синяя машина с зарешеченными окошками заднего отделения — по-видимому, на случай возможных задержаний. Мигалка на крыше медленно вращалась, то и дело касаясь лиц тревожным синим лучом.

Дойдя до фонтана, то есть оказавшись метрах в двадцати пяти от ресторанной террасы, один из тех трех мужчин, что следовали непосредственно за подростками и, судя по всему, руководили манифестацией, обернулся и повелительно вскинул руку.

Процессия остановилась.

Мужчины недолго посовещались. Затем один поправил кепку на голове, а два других (в чалме и лысый) помогли ему взобраться на мраморный борт фонтанной чаши. Найдя опору в виде дельфиньего плавника и кое-как утвердившись, он поднес ко рту мегафон, и тот далеко разнес голос потрескивающий, но исполненный свойских интонаций:

— Ближе, ближе подходите… Кузьмич, подгони своих. Ребятки, ну-ка развернитесь. Знамя в середину. Что вы там с ним, как с целкой! Вот так…

Отнес руку с мегафоном в сторону и откашлялся, держась за грудь левой ладонью.