– Не мент я, – тихо сказал он. – Хотите верьте, хотите – нет. Не мент.

– Кому ты свистишь? – горько усмехнулся Тихон. – Что я, ментов не видел?

– Да, я не всегда был священником, – согласился отец Василий. – Как и ты не всегда был бандитом… Но, видит Бог, теперь я нормальный поселковый священнослужитель…

Бандиты жмурились на бьющем в глаза солнце и явно не имели ни малейшего желания говорить о правде или о совести.

«И что это я мечу бисер перед свиньями? – подумал он. – Перед кем распинаюсь?! Им же начхать, кто я, им главное бабки свои срубить».

– Все, загружаемся! – распорядился он и, открыв заднюю дверцу джипа, начал зашвыривать их на заднее сиденье одного на другого.

– Полегче, поп! – возмутился Пекарь. Он был самый тяжелый, и загрузить его в машину оказалось труднее, чем остальных.

– Потерпишь, не девочка, – укорил его отец Василий, захлопнул дверцы и прыгнул за руль.

– Куда ты нас везешь? – сдавленно прохрипел откуда-то с самого низа «штабеля» Тихон.

– В ментовку, – не стал врать отец Василий. – Сдам вас – и на службу. У меня в отличие от вас, придурков, обязанности перед людьми и Господом.

– Ну как знаешь! – снова прохрипел снизу Тихон. – Только без толку это все. Ты понял? Я так и так выйду.

– Откуда тебе знать?

– Да уж знаю, – откликнулся тот.

Отец Василий аккуратно развернул джип и повел его по лесной дороге к трассе. И чем дольше он ехал, тем лучше доходило до бандитов, что права качать уже поздно.

– Слышь, поп! – беспрестанно хрипел сзади Тихон. – Не сдавай нас… отпусти! – Он никак не мог поверить в такой конец всей этой истории.

– И вы снова приметесь за старое?

– Тебя не тронем, клянусь!

– Не клянись.

– Отпусти нас! Богом тебя молю!

– Не поминай имя Господне всуе.

– Ты ведь тоже не безгрешен, поп! Где твое смирение?

Отец Василий вздохнул. В каком-то смысле Тихон был прав, не был служитель Божий слишком смиренным сегодня.

– Верно, Тихон, – признал он. – Это мой грех. Но давай больше об этом не будем. Если ты еще не понял, я в отличие от тебя за базар отвечаю. Сказал, сдам, значит, сдам.

Тихон что-то невнятно промычал и смолк.

Отец Василий неторопливо выехал на трассу и повел машину в сторону Усть-Кудеяра. Как ни странно, он чувствовал удовлетворение. Да что там удовлетворение! Он был счастлив!

Отец Василий осознавал, что поступил не совсем правильно, ввязавшись в схватку, но разве был у него выбор? А главное, никогда прежде ему не удавалось так хорошо контролировать ту часть себя, которую в бытность Михаилом Шатуновым он не мог удержать никогда. Он вспомнил, как долго, все шесть последних лет, каждый Божий день боялся, что это в нем проснется! Что произойдет какая-нибудь роковая случайность и он начнет ломать людям кости. Но вот она произошла, и… ничего! Он остался тем, кем был все последние шесть лет, ненависть не застила глаза, а жажда убийства – разум.

* * *

Путь в управление УВД лежал мимо его дома. Отец Василий тревожно сглотнул, увидев, как Олюшка развешивает белье, и, естественно, останавливаться не стал, а проехал вдоль стоянки, мимо поста ГИБДД, мимо шашлычной Анзора и придорожного кафе Ивана Петровича, мимо храма, в котором служил Господу, и вскоре подъехал к зданию усть-кудеярского УВД.

Он вышел из машины, запахнул на груди разорванную рясу, вздохнул и решительно проследовал в высокие дубовые двери. Миновал «аквариум» дежурки с по-рыбьи разинувшим рот капитаном и ступил на лестницу.

– Стой! – чуть не прозевал несанкционированный прорыв молоденький сержантик. – Ку-да?!

– К Ковалеву! – отрезал священник.

– Какому Ковалеву?! – не понял тот.

– Шефу твоему! – рявкнул отец Василий, с усилием стряхивая блюстителя с и так уже разодранного рукава.

– У меня Сердюк – шеф, – растерялся сержант и только теперь начал догадываться, что это тот самый поп, что проходил мимо него сегодня утром. – Так, вы… это самое…

– Да-да! – закивал ему отец Василий. – Я – это самое! – Он дернул рукой и, оставив добрую часть хорошей черной материи в руках постового, пробежал вверх по лестнице.

Ковалев его не ждал. Когда отец Василий, с трудом прорвавшись сквозь секретаршу, появился в дверях, начальник милиции вел планерку.

– Ты, Скворцов, – распекал он кого-то, – со своими сомнительными новациями, куда не просят, не суйся! Сперва работать научись… – Ковалев запнулся, и все десять-двенадцать подчиненных дружно повернули головы к высоким дверям кабинета.

– Извините, – пришел в себя отец Василий и устыдился. Конечно же, в таком виде здесь появляться не стоило.

– Отец Василий?! – поднял брови Ковалев. – Что это с вами?!

– Я там… бандитов привез, – пожал плечами священник и машинально опустил глаза. Кровоподтеки, ссадины, нещадно разодранная ряса… Никогда прежде он не чувствовал себя столь нелепо.

– Так, товарищи, все свободны, – тихим голосом завершил планерку Ковалев. – Остальное – в рабочем порядке. Проходите, батюшка.

– Некогда мне, Павел Александрович, – покачал головой отец Василий. – Пойдемте, примете их всех…

– Как это «примете»? – не понял Ковалев.

– Я их привез, – пожал плечами священник.

– Это про них вы мне утром говорили? – внимательно заглянул священнику в глаза милиционер.

Отец Василий кивнул.

– Тогда идем.

Когда они спустились вниз и подошли к джипу, дверца была приоткрыта, а связанные бандиты пытались расползтись, как черви из перевернутой банки.

Отец Василий бережно приподнял самого шустрого и продемонстрировал его начальнику усть-кудеярского УВД.

– Ты с ними, Павел Александрович, не тяни, – попросил он Ковалева. – А то я так и не понял, чего они хотели, а у меня ведь служба, прихожане…

– Не беспокойся, – жесткими глазами осматривал поступивший к нему «груз» Ковалев. – Они мне все расскажут!

Теперь можно было и передохнуть. Отец Василий тщательно описал все происшедшее с ним, сдал заявление лично Ковалеву и поехал на своем уже подогнанном к зданию УВД и даже заправленном ментами «жигуленке» в поликлинику обрабатывать порезы и пробоины. В таком виде он показываться Олюшке не хотел.

«Не дай ей Бог даже прикоснуться к тому кошмару, в котором когда-то жил я!» – подумал он.

* * *

Олюшка не сказала ни слова. Она молча, словно все так и должно быть, приняла разодранную рясу, принесла от цистерны два ведра воды и помогла смыть пот и остатки присохшей крови.