Д. В. Лобанов: Как же объяснить, почему ему открываются памятники?

И. В. Константинов: Ничего сложного в этом нет. Нынешняя элита состоит из его преемников, она сохраняет основу, суть того, что было сделано при нем. Подчеркивает, так сказать, правопреемство, подчеркивает неизменность принципа сохранения основы основ. А основа основ — это что? Это приватизация, достигнутые имущественные результаты для элиты. Памятник Ельцину — это памятник…

Д. В. Лобанов: Собственным сбережениям?

И. В. Константинов: …собственным сбережениям и собственным виллам, яхтам, заводам, домам, пароходам.

Д. В. Лобанов: И футбольным командам.

И. В. Константинов: Конечно. Что же тут странного?

Д. В. Лобанов: В августе 1991 года мне было 23 года. И на меня те августовские события произвели жуткое впечатление такого первого надлома, после которого страна покатилась просто в пропасть. Как гром среди ясного неба были новости из Белоруссии о создании так называемого СНГ. Скажите, пожалуйста, для Вас эти события, когда группа лиц собралась в Беловежской пуще и приняла так называемые соглашения, были неожиданностью?

И. В. Константинов: Но это не август 1991 года, это декабрь.

Д. В. Лобанов: Я говорю, что август 1991 года положил начало этим событиям.

И. В. Константинов: Это и было началом. И стало началом понимания ситуации для меня тоже, не только для Вас. У меня и до того существовали подозрения, но полной ясности не было. Именно в августе 1991 года я понял окончательно, куда ветер дует. Именно в августе 1991 года я понял, куда ведет дело команда Ельцина. А закончилось всё Беловежским соглашением. На Ваш вопрос, было ли Беловежское соглашение неожиданностью, отвечу так: «И да, и нет». Да, было неожиданным, потому что, с формально-юридической точки зрения, Ельцин незадолго до того, выступая на заседании Верховного Совета, гарантировал Верховному Совету подписание нового Союзного договора. Более того, он был обязан его подписать, таково было поручение, данное ему высшим законодательным органом. Он обязался это сделать, поэтому, с формально-юридической точки зрения, Беловежское соглашение было неожиданным, так как оно противоречило решениям Съезда Верховного Совета и заявлениям самого Ельцина. А по сути дела, не было неожиданным, поскольку по всему внутреннему алгоритму событий, по тому, как работал аппарат, механизм власти, чувствовалось, что дело идет именно к этому. Мы не знали, когда все случится, но то, что Ельцин вел корабль именно на эти рифы, сомнений к тому времени уже не оставалось. Поэтому и отвечаю: и да, и нет.

Д. В. Лобанов: Как объяснить, что в Верховном Совете РСФСР 12 декабря 1991 года из 250 депутатов всего проголосовавших против распада СССР проголосовали только 7 депутатов. Перечислю пофамильно: Бабурин, Исаков, Константинов, Павлов, Полосков, Балала, Лысов. Как так получилось? 250 и 7!

И. В. Константинов: Очень просто. Во-первых, чисто формально, 250 депутатов, конечно, не участвовало в голосовании, потому что тогда, так же как и сейчас, существовала практика голосования несколькими карточками, и фактически в зале людей было меньше. Где-то 170 человек. Это, во-первых. Но не это главное. Главное состояло в том, что в обществе после августовских событий 1991 года сложилась такая обстановка, такой психологический климат, когда действия всяких оппонентов Ельцина, всякое противодействие его политике вызывало крайне враждебную реакцию средств массовой информации и значительной части населения. Такие люди немедленно подвергались травле, самой настоящей травле. Ну, вспомните хотя бы «заявление шести». Первое заявление шести руководителей Верховного Совета, среди которых был Исаков и ряд других людей, занимавших различные должности в Верховном Совете Российской Федерации. Первое заявление, еще до подписания Беловежских соглашений, о пагубности политики Ельцина. Все эти люди были тогда подвергнуты полномасштабной травле. Горячева, Исаков… Всё фамилии я уже не помню. Можно посмотреть по источникам «Заявление шести»[1]. Оно было осуждено Верховным Советом, всё его подписанты, депутаты Верховного Совета, занимавшие высокие должности вице-спикера, руководителей палат, председателей комитетов, подверглись беспрецедентной травле в средствах массовой информации. Просто по улице невозможно было пройти: от Кремля, где проходили съезды, до гостиницы Россия выстраивалась сплошная цепочка из демонстрантов, которые подвергали охаиванию всех противников Ельцина, причем охаиванию вплоть до угрозы применения физического насилия, я уже не говорю об оплевывании. Травля была настоящая, полномасштабная. Эту обстановку психологическую надо учитывать. Для того чтобы противостоять Ельцину в той ситуации, требовалось определенное мужество. Нужно было понимать, что ты идешь, мягко говоря, против течения. А против течения готовы идти далеко не все, даже в самые ответственные моменты жизни. Далеко не все. Таково первое обстоятельство.

Второе обстоятельство состояло в том, что действовал материальный фактор. Ельцина в тот момент «в полный рост» поддерживал Хасбулатов. Хасбулатов как Председатель Верховного Совета обладал определенными возможностями простимулировать нужные решения депутатов, что немаловажно. Это существенный фактор. Премии или их отсутствие, заграничные поездки или их отсутствие, квартиры или их отсутствие, дачи, машины. Всё это находилось в руках руководства Верховного Совета, у которого были очень приличные возможности простимулировать нужные решения, чем они активно и пользовались. Об этом часто забывают.

Беловежские соглашения подписаны (Л. М. Кравчук, С. С. Шушкевич и Б. Н. Ельцин)

А третий момент состоял в процедуре принятия решения. Дело в том, что дискуссии по Беловежским соглашениям практически не было. Всё было сляпано, так сказать, на живую нитку. Вся дискуссия заняла около часа, если мне не изменяет память. Всего-то, по такому судьбоносному важнейшему вопросу. Моментально Хасбулатов дискуссию свернул, и когда я в последний раз подошел к микрофону (в то время в зале стояли микрофоны), время вроде бы было еще демократическое…

Д. В. Лобанов: То есть место для дискуссий было?

И. В. Константинов: То, что Верховный Совет место для дискуссий, еще никем не оспаривалось. Так вот, в зале стояли микрофоны, и когда я в последний раз подошел к микрофону, как сейчас помню скрипучий голос Хабулатова: «Отключите первый микрофон». Вот и всё. И дискуссии, по сути дела, не дали развернуться. Она была прервана, и со словами «Надо же, наконец, поддержать Бориса Николаевича в выборе судьбоносного исторического решения», вопрос был поставлен на голосование. До многих депутатов даже не дошел тот факт, что принимаемое решение находилось в вопиющем противоречии с Конституцией, даже этого обстоятельства многие из голосовавших не успели понять. Вопрос был продавлен, в полном смысле этого слова.