– О чем же?

– Примерно о том же, о чем и с вами, мистер Ватсон. О парадоксальном, казалось бы, сходстве декадентства и христианства.

Вошла экономка Холидея, осведомилась, что подавать на обед. Викарий попросил бобовой похлебки.

– Какой Беатрис показалась вам в общении? – спросил я.

– Как я уже сказал, очень любознательной. Она задавала много вопросов.

Викарий задумался: на его высоком лбу появились глубокие морщины.

– Мистер Холидей?

– Один вопрос мне хорошо запомнился и теперь, в связи с произошедшим, я подумал, не связан ли он как-то с трагедией, произошедшей с Беатрис.

Мы с Лестрейдом подались вперед, напряженно внимая.

– Девочка спросила, как церковь относится к самоубийству, – будничным тоном произнес викарий.

– И что же вы ей ответили? – спросил я.

– А что я должен был ей ответить? Я сказал, что церковь порицает лишивших себя жизни, и таких покойников хоронят за церковной оградой.

Я пристально смотрел на Холидея, пытаясь увидеть хоть какие-то движения на его лице. Едва заметное подергивание глаза или дрожание уголков губ, заметное только человеку, изучавшему медицину и психологию. Никаких движений не было.

– Это все, мистер Ватсон? – устало спросил викарий. – Мне пора обедать, а потом я желал бы немного поспать.

– Да, это все, не смеем больше вас задерживать.

Преподобный поднялся, протянул руку сначала мне, затем – Лестрейду.

– Может быть, останетесь на обед, господа?

По голосу викария было понятно, что приглашение – лишь дань вежливости.

– Спасибо, преподобный, но нам, правда, пора.

– Что ж, помоги вам Господь. Надеюсь, вы поймаете изувера.

Пройдя через гостиную, в которой витал аппетитный запах бобовой похлебки, мы с Лестрейдом покинули дом викария, а затем и деревню Олбери, показавшуюся мне самой захолустной и малоинтересной из всех деревень нашего Королевства.

В Лондон мы возвратились вечером. Я попросил Смита высадить меня на Бейкер-стрит. Поездка в пригород совершенно вымотала, и единственное, чего я хотел – поужинать и лечь спать.

Дверь мне открыла Джоан.

– Мистер Ватсон, сегодня вы раньше.

– Да, мисс Остин. Полюбовался вдоволь провинциальными британскими пейзажами.

Я прошел в гостиную, встал рядом с книжным шкафом.

– Вы ездили в пригород? – удивилась Джоан.

– Да, в Олбери. Аделаида у себя?

– Да, сэр.

– Замечательно. Как вы помните, я хотел побеседовать с вами, мисс. Присядьте, пожалуйста.

Я пододвинул девушке полукресло. Она покорно пристроилась на краешек сиденья.

– Мисс Джоан, ваше появление в нашем доме год назад стало для меня настоящим спасением, и я вам бесконечно благодарен. Аделаида, вступив в сложный возраст, начала проявлять не самые приятные мне черты характера, и, видит Бог, сам бы я с ней не справился.

– Спасибо, сэр.

Я помолчал, обдумывая, как мне сказать девушке то, что я должен был ей сказать, но таким образом, чтобы не задеть это хрупкое создание.

– Мисс Остин, не сочтите, пожалуйста, за критику…

Я заметил, как она напряглась. Волнение делало ее прекрасное лицо еще прекрасней.

– Говорите же, сэр, – Джоан покорно склонила голову.

– Мисс Остин, в Лондонской библиотеке я узнал, что вы с Аделаидой посещаете отдел французской поэзии и берете там книги весьма … сомнительной репутации. Кроме того, моя дочь накануне сказала, что любит эту новомодную поэзию символистов, запудривающих умы молодежи. Это очень опечалило меня. Более того, я …

– Мистер Ватсон, вы хотите уволить меня?

Прекрасное лицо Джоан исказилось, в ее больших, синих, как морская вода, глазах, закипели слезы.

– Нет, что вы, мисс Остин! – воскликнул я. – Даже в мыслях такого не было!

– Папа!

Аделаида стояла на лестнице. Ее лицо пылало гневом.

– Ты довел мисс Остин до слез?!

Никогда не видел свою дочь в столь рассерженном состоянии. Она была похожа на молодую львицу. Я растерялся, но Джоан, как всегда, пришла на помощь.

– Нет, Аделаида. Я заплакала, потому что ужасно жалко убитых девушек.

Я благодарно посмотрел на гувернантку.

– Тем не менее, извините меня, мисс Остин, я, право же, вел себя не по-джентльменски.

– Мистер Ватсон, вы вели и неизменно ведете себя, как истинный джентльмен, – твердым голосом сказала Джоан. – Заверяю вас, я учту все ваши пожелания относительно обучения Аделаиды.

Я устало улыбнулся девушкам.

– А теперь я бы хотел поужинать. Ужасно устал, знаете ли.

Миссис Этвуд приготовила на ужин суп с зайчатиной. К моему огорчению, Джоан, сославшись на головную боль, отказалась ужинать и поднялась к себе в комнату. Я чувствовал вину перед ней. Однако, целый день на свежем воздухе без нормального питания сделал свое дело, и я отдал должное супу, который оказался отменным. Аделаида сначала дулась, но затем запах зайчатины сманил и ее.

Мы ели, поглядывая друг на друга.

– Джоан, наверное, сейчас вышивает, чтобы успокоиться. Всегда так делает. – проговорила Аделаида, пережевывая хлеб. Ее лицо стало похоже на мордочку хомяка, выглядывающего из норки на пшеничном поле.

– Не стоит говорить с набитым ртом, юная леди, – сказал я. – Очень жаль, что мисс Остин расстроилась, надеюсь, завтра она утешится.

– Я сама была в ужасном настроении сегодня из-за этих девушек, – призналась Аделаида. – Но потом почитала Гюстава Моро и утешилась.

– Позволь узнать, почему же ты утешилась? – спросил я, промокая рот салфеткой.

Она отложила ложку, и, откинувшись на спинку полукресла, прочла:

– Войдя в сад Смерти, милый друг,

Ты позабудешь о заботах,

О страхах, болях и невзгодах.

И станешь ты счастливым вдруг.

– О, Господи, Аделаида! – воскликнул я.

– Что, папочка?

– Это же совершенно бездарные стихи! И о чем они? Что еще за сад Смерти?

– Ты просто ничего не понимаешь в поэзии, – сердито заявила Аделаида – Ты ведь писал рассказы.

– Да, но, смею надеяться, у меня довольно литературного вкуса, чтобы понять, насколько ужасны эти стихи.

– Мисс Остин так не считает, – отозвалась Аделаида, снова принимаясь за суп.

Я досадливо покачал головой, осознавая, что пока не смогу ничего поделать с увлечением дочери. Искусство – весьма тонкая материя, то, что поражает одного человека в самое сердце, другого оставляет совершенно равнодушным.