Некоторое время гость пристально вглядывался в меня с таким видом, будто обозревал далекий пейзаж. Если он и злился, то ничем этого не обнаруживал. Сжав до хруста левой рукой пальцы правой, он произнес сдавленным, без выражения, голосом:

– Ясно, все понятно… Только такой ли уж это мудрый ход, сэнсэй, как вы надеетесь?

– В каком смысле? Вы хотите сказать, что мне не следовало бы доверять словам собственной жены?

– Я не смею обсуждать здесь ее интеллект и ее характер, но…

– Порядочные люди так не поступают… Свою жену вы оправдываете во всем…

– Да я вовсе не хочу сказать, будто ваша супруга – плохой человек. Наоборот, это очень впечатлительная и замечательно умная женщина. И вдобавок еще красавица. Только вот…

– Что – только вот?

– Да так, всякое приходит на ум… Говорят, что в наше время человеку верить нельзя. Я решительно против этого. Верить человеку легко. Гораздо труднее заставить другого человека поверить тебе. Вот я сейчас, сэнсэй, веду безнадежную борьбу за то, чтобы вы мне поверили… Мы привыкли мерить собеседника на свой аршин и нисколько этим не смущаемся. Естественная предусмотрительность – запастись для ближнего его собственным аршином – давно плесневеет, как старые книги в углу какой-нибудь букинистической лавки… И потому, сэнсэй, если бы даже случилось так, что супруга ваша усомнилась в вашем здравом уме… А, ладно, я вам все расскажу. В конце концов такая же судьба постигла меня самого… Только не принимайте близко к сердцу. Не надо сердиться и не торопитесь обвинять…

– Вы просто пакостник. Просить не сомневаться того, кто не сомневается, – это все равно что просить сомневаться.

– Приятные речи приятно слушать. Ибо именно сомнение является вратами в истину. К тому же превратное мнение у вашей супруги сложилось не только о вас, сэнсэй. Даже я, человек совершенно случайный, имел несчастье внушить ей о себе неправильное представление. По какой-то причине ваша супруга… – тут он наклонился вперед и понизил голос, – решила, будто я – страховой агент.

– А это не так?

– Абсурд. Не имею к этому решительно никакого отношения. Просто моя жена вбила себе в голову, а противоречить ей нельзя, приходится, когда с нею соприкасаешься, как-то подделываться, оберегать ее, чтобы не нанести ущерба ее призрачному мирку… Но когда вот так, как ваша супруга, тебе на полном серьезе дают заказ на страхование сумасшествия, причем на довольно-таки крупную сумму, тут уж держи ухо востро…

– Страхование сумасшествия?

– Да, страхование сумасшествия. Вам приходилось о таком слышать?

– Вздорный вы болтун после этого… Да если бы вы не надули эту чушь ей в уши, ей бы в голову не пришла подобная глупость!

– Я… – забормотал он с видом полнейшего раскаяния, – я сказал об этом вашей супруге в шутку, просто так, мимоходом. Я вообразить не мог, что она примет все за чистую монету. Ваша супруга, видимо, психоневротик. Простите за такой неожиданный вопрос, сэнсэй, но не доводилось ли вашей супруге быть свидетелем вашего особенно скандального поведения? Это могло бы пролить свет на причины ее беспокойства. Или, возможно, в ее жилах течет такая кровь…

– Можете болтать, что вам угодно. Как только жена вернется, вся ваша дешевая болтовня разлетится, как карточный домик под порывом ветра!

– Да уж, ваша супруга – самый настоящий тайфун, – проговорил он, трясясь от смеха, словно бы припомнив что-то. – И то сказать, такие штучки, как одиночество и неутоленные желания, подобно тайфунам, опустошают человеческие души. Когда ваша супруга обратилась ко мне, я сразу подумал, что это никуда не годится, и попытался ее отговорить… Я, заявляет она, желаю застраховать своего мужа от сумасшествия. Да неужели, говорю я, вы настолько обеспокоены его психическим состоянием? Ну да, говорит она. Я, говорит, выразить этого толком не умею, но я чувствую, говорит, что есть в его характере какая-то неурядица, будто камешек в рисовой каше… Тут я ее мигом осадил: получилось, говорю, ужасно неудобно. Как вам известно, условием для страхования жизни является физическое здоровье. Аналогично для страхования от сумасшествия требуется здоровье психическое, то есть полностью здоровый разум. А вы мне сами, говорю, сейчас признались, что на этот счет у вас есть сомнения. И раз уж я слышал это из ваших собственных уст, то никуда не денешься, закрыть на это глаза было бы нелояльно по отношению к моей компании. Случись потом суд, что тогда будет? Не то что страховая премия, сами угодите в кутузку за мошенничество. Кувабара-кувабара[2]. Нет уж, давайте подождем, говорю, сначала удостоверьтесь, что у вашего мужа все в порядке.

– При такой внешности и такая честность!

– Честность проявила ваша супруга. Ну а после этого разговора она, вероятно, изо дня в день ведет наблюдение за вашим психическим состоянием. Штудирует книги в библиотеке, посещает больницы, прислушивается к разговорам врачей-психиатров… а с недавнего времени заводит знакомства с приятелями душевнобольных. Но ведь чем ближе к горе, тем труднее целиком охватить ее взглядом. У меня, говорит, когда я наблюдаю за мужем, голова начинает кружиться, будто я смотрю на облако, уносимое ветром. Да, не так-то легко, наверное, определить границу между душевным здоровьем и сумасшествием… Впрочем, за себя я, вашими молитвами, не тревожусь, я – вне подозрений и могу теперь вздохнуть спокойно…

– Если все это правда, тогда скорее уж надо подвергнуть обследованию мою жену.

– Дело, конечно, ваше, но… Исходя из собственного опыта, я бы предпочел покориться обстоятельствам…

– А я вот не покорюсь! – вскричал я, ударив кулаком по столу. Нож от толчка свалился на пол, и я, вздрогнув от стука, продолжал: – Нет, не покорюсь, и это означает, что вы все здесь наврали. У вас особенный талант делать людей несчастными. Знаете что, забирайте-ка вы свою карточку и давайте на этом кончим. Все равно жена ваша, в которую вы так верите, никогда сюда не придет. И чем больше вы будете ко мне приставать, тем глупее будете выглядеть.

Как я и ожидал, он смущенно забрал со стола свою визитную карточку и вдруг сказал:

– Моя-то жена – ладно. А вот что с вашей супругой, сэнсэй?..

И тут мне стало не по себе. Прошло, вероятно, уже минут десять. Впрочем, сверлящие разговорчики моего гостя взвинтили меня настолько, что я совсем утратил ощущение времени. А теперь вдруг «уже» одним махом превратилось в «еще не». И сейчас же, подобно бактериям, начали стремительно множиться всевозможные тревоги и догадки. В питательной среде намеков, приготовленной моим гостем, выросли самые необузданные фантазии, и я уверовал, что это и есть действительный мир.

Мой дух бестолково отмахивался от него руками и ногами, словно сражался в тростниках с тучами москитов, и я упорно твердил про себя одну и ту же фразу:

«…Я верю… я верю… верю… Все остальное просто немыслимо…»