— Обязательно.

Он закрыл дверку и махнул шоферу. Когда такси скрылось за поворотом, Леон перевел взгляд на кусочек картона, который держал в руке. На нем красовалась золотистая надпись: «Елизавета Андреевна Локтева, пресс-атташе предвыборного штаба».

Сколько бы вы меня ни пытали, я все равно не смогу сказать то, чего не знаю.

Акутагава Рюноскэ, писатель

Утро здесь всегда врывалось в комнату — именно врывалось ярким солнцем, пробивающим даже опущенную на ночь маркизу, ароматом свежесваренного кофе с кухни, запахами рыбы с улицы, шумом морских волн, если море волновалось. Подобное пробуждение почему-то очень нравилось Марине — это облегчало ей тяжелые утренние подъемы. Здесь же все было иначе — хотелось вставать с первыми лучами солнца, выходить на маленький балкончик, садиться там в кресло и, укутавшись легкой белой шалью, смотреть на набережную, по которой только-только начинали перемещаться люди — туристы и торговцы, работники отелей, расположенных недалеко, а также соседи. Она курила, закинув ноги на решетку балкона, и чувствовала удивительный покой и легкость.

«Все-таки Хохол молодец, что настоял на поездке сюда. Действительно, здешний климат мне на пользу», — думала она, наблюдая за тем, как по парапету пожилая женщина ведет на поводке толстую полосатую кошку, похожую на матрас с ножками. Хохол тоже расслабился, по утрам ходил с соседом на лодке ловить рыбу и к завтраку успевал ее пожарить или запечь на углях. Вечерами они гуляли — уходили в соседний городок по пешеходной тропе над городским пляжем, сидели там в открытых кафе, пили кофе и смотрели трансляции футбольных матчей на большом экране, установленном на центральной площади городка-крепости. Ночи проводили, как привыкли, совершенно не смущаясь тем, что их может кто-то услышать — домики стояли очень близко друг к другу, но Марину подобные вещи никогда не беспокоили. Хохол лез вон из кожи и выполнял любое желание, и у Марины порой возникало смутное ощущение, что Женька старается отвлечь ее от чего-то, заставить не видеть ничего, кроме его рук, его губ, его тела, его внимания и нежности. Но она гнала от себя эти мысли.

«Я совсем разучилась наслаждаться моментом, — думала она, лежа ночью возле спящего после изнурительного марафона Женьки, — постоянно жду какого-то подвоха. А все, наверное, просто — вот он лежит рядом, весь мой, надежный, верный. Любимый, кстати. И это такое счастье, между прочим. Надо просто расслабиться и жить. И ему не мешать».

Раз в три дня звонил Грегори — такой режим звонков был установлен в их лагере. Судя по голосу, сыну там нравилось, он развлекался и был доволен всем, что происходило в походе. Марина слышала его веселый голос и радовалась, что может сдержать себя и не плакать, не мешать мальчику проводить время с друзьями и чувствовать себя самостоятельным. Хохол, наблюдая за ней во время таких звонков, одобрительно кивал головой и в разговоре с сыном старался дать тому понять, что с матерью все в порядке. Это были упоительные две недели — рекордный срок, на который Женька даже не рассчитывал.

Но всему приходит конец, как известно, и в одно такое же яркое утро Марина вдруг спросила:

— Ну и когда ты собираешься меня порадовать новостями оттуда?

На лице Хохла не дрогнул ни один мускул — он был готов к подобному вопросу и уже почти не волновался. Кроме того, три недели покоя дали ему возможность подготовиться и обговорить потихоньку с тестем и Леоном версию. Но для порядка он все же задал вопрос:

— А с чего ты решила, что там непременно что-то происходит?

Коваль стряхнула пепел в большую пепельницу в виде морской раковины и насмешливо посмотрела на мужа:

— Тебе до фига лет, а врешь ты по-прежнему на уровне Грега — не стыдно? Или ты решил, что я с возрастом оглохла? В следующий раз уходи на улицу или вообще на берег, а то вы с Леоном орете так, что вас слышу не только я в соседней комнате. Конспираторы!

Хохол машинально провел рукой по волосам и рассмеялся:

— Ладно-ладно, спалила. Понимаешь, котенок… там дело мутное какое-то.

— Ну, так рассказывай, — спокойно предложила она, перекидывая длинные ноги через подлокотник кресла так, что полы шелкового кимоно разъехались в стороны, и Женькины глаза опасно заблестели. — Ты не туда смотришь, дорогой. Все — после. Сперва дело.

Хохол вздохнул — дело так дело. Он сел напротив, придвинул пепельницу к себе и закурил.

— Короче, так. Твой брательник единоутробный, ментовская рожа, решил поиграть в политику и для этого почему-то выбрал наш маленький, но весьма славный городок. Почему — мы пока не нарыли, но это дело времени. Дальше. Финансирует его потихоньку наш с тобой старый приятель Миша Ворон — ну, это как раз неудивительно, хотя, насколько я знаю, он пока не в курсе о вашем родстве с генералом. Но и это еще не все. Леон узнал, что в город возвращается Бес — ну, по всем прикидкам так выходит, да и наехал кто-то на Ворона так, что тот теперь едва ли не в каске и бронике по улице ходит. И сдается мне, что все эти три события как-то связаны между собой. И, что хуже всего, плотно привязаны к твоему имени, дорогая. Вот и весь, собственно, расклад.

— Санта-Барбара, — пробормотала Марина, потянувшись к сигаретам.

— Еще хуже, — подтвердил Женька, щелкая зажигалкой, — просто индийский фильм. В тот момент, когда Ворон узнает, на каком месте у вас с генералом родинки одинаковые, его разорвет на сотню маленьких воронят — и вот тогда мало не покажется.

— С чего бы? — спокойно отозвалась жена, думая о чем-то своем.

— А с того бы, милая: ты Ворону об этом вряд ли говорила.

— Я и не скрывала особо, если помнишь. А уж что кому говорила или нет — так я этого не помню, столько времени прошло. И потом — я откуда могла предвидеть, что Димка вдруг решит, что он политик великий?

— Да как ты не понимаешь-то? — вдруг рявкнул Хохол и вскочил, сжав кулаки. — Он же на твоем горбу в рай въехать собирается! Это и отец твой так считает! А уж он-то сынулю знает, поди-ка, получше нас с тобой! И у Ворона появится шанс тебя в этом обвинить! Тебя! Еще решит, что это ты его надоумила!

— Не ори, — негромко приказала Марина, — и сядь, откуда вспрыгнул. Мне не все ли равно, чего там Ворон решит, а? Другое вот куда больше занимает — и это, как ты понимаешь, не моральные мучения Мишки. Если Бес лезет назад — дело совсем плохо. Он прижмет и Ворона, и братца моего. И — что хуже всего — опять вспомнит, что не успел дожать меня. И вот это последнее меня устраивает меньше всего.

— И поэтому ты, разумеется, ввяжешься в разборки, — констатировал муж, отворачиваясь и отходя к окну. Он распахнул створки ударом ладоней так, что звякнули стекла, и высунулся почти по пояс, словно надеялся, что морской воздух поможет чуть остудить гнев и злость, непонятно откуда вдруг возникшие — ведь он был готов к такому исходу. Готов, потому что прекрасно знал, с кем живет. Тогда почему вдруг ему так захотелось прямо сейчас свернуть ей шею? А все просто — Хохол прекрасно знал, что будет так, как она скажет, и он будет делать ровно то, что она захочет. Злило именно это — он опять в роли комнатной болонки.