Открытость нашего взаимодействия в социальных сетях убедила многие отрасли промышленности воспользоваться случаем и общаться с нами больше, чем друг с другом. Было время, когда значение имели только отношения между компаниями. Теперь это не так. Все большее значение приобретают отношения «компания – клиент», и поскольку мы согласны делиться всем со своими виртуальными друзьями, нас больше не смущает, что мы выдаем компаниям много личной информации. Хорошим примером этого и компромиссом между выгодой клиента и отказом от приватности личной информации служат различные программы лояльности.

Наиболее успешная программа поощрения лояльности клиентов в мире – у крупной британской розничной сети Tesco. Основой любой программы такого рода является простой принцип: покупайте у нас постоянно, и мы позволим вам значительно сэкономить. Однако для Tesco подлинная ценность программы лояльности состоит в объеме информации, собранном фирмой о привычках, вкусах и структуре расходов своих покупателей.

Маркетинговой компанией, которая в 1994 году помогла Tesco проанализировать первую собранную ею информацию, стала Dunnhumby. Получив их первый квартальный отчет, тогдашний глава Tesco лорд Маклорин заметил: «Меня пугает, что за три месяца вы узнали о моих клиентах больше, чем я за тридцать лет». Вооружившись этим огромным массивом «больших данных»[39], Tesco смогла построить систему закупок и разработать целевые предложения с учетом индивидуальных профилей клиентов. В результате она получила львиную долю британского рынка супермаркетов и удерживает ее до сих пор. По проложенному Tesco пути пошли Amazon, Google и другие. Работа с подробной информацией о клиентах стала Святым Граалем корпораций – и не без причины. Компания McKinsey[40]подсчитала, что розничные сети, использующие весь потенциал данных о клиентах, смогут увеличить норму доходности от операций на 60 %. Нас больше не удивляют рекламы на боковой панели страниц в Интернете и советы, нашептывающие, что «если вам понравилось одно, вам может понравиться и другое». Наши персональные данные кто-то похитил или мы сами ее отдали?

Конечно, все это нас не слишком волнует, когда мы наполняем свои тележки в супермаркете или претендуем на полагающуюся клиентам в награду бесплатную поездку в тематический парк. Мы открылись, потому что сами так решили. Сложно представить себе, несмотря на протесты групп по защите информации, что мы когда-нибудь сможем повернуть процесс открытости вспять. Вот, пожалуй, лучшее, на что мы можем надеяться: если мы открылись, то же самое сделают и наши государственные учреждения.

Мы увидели, как сотрудничество и краудсорсинг делают компании более открытыми. Впрочем, многие считают, что они открылись далеко не достаточно. Передовые компании раскрывают все аспекты своей деятельности.

Многие руководители компаний ведут свои блоги и пишут в Twitter, хотя большинство тщательно выбирает, что именно они готовы раскрыть. Впрочем, некоторые приняли корпоративную стратегию «абсолютной прозрачности», побуждая своих сотрудников выносить на суд общественности любой вопрос, который их волнует. Одним представляется, что так легче, чем разбираться с неиссякаемым потоком сплетен и слухов, а другие полагают, что это хорошо для бизнеса и лояльности клиентов.

Отличный пример – Тони Шей, руководитель обувного интернет-магазина Zappos. В Zappos есть собственная корпоративная «вики»[41], где сотрудники могут изложить жалобы и тревоги и поделиться проблемами; торговым агентам разрешается направлять клиентов в магазины конкурентов, если им не смогли подобрать нужную обувь; поставщики могут увидеть всю финансовую информацию о своем товаре, включая размер прибыли. Шей считает: чем больше – хорошего и плохого – клиенты и поставщики будут знать про Zappos, тем вероятнее, что они будут иметь с ними дело. Кажется, это работает: в 2001 году продажи Zappos оценивались в 8,6 миллиона долларов; к 2008 году они превысили миллиард, и компания вошла в список Forbes «25 лучших компаний для работы».

Клайв Томпсон из журнала Wired выступает за абсолютную прозрачность: «Прозрачность – как выпад в дзюдо. Ваши клиенты в любом случае будут пытаться совать нос в ваши дела, а ваши работники будут выбалтывать внутреннюю информацию – так почему не заставить это работать на вас, превратив всех в партнеров по процессу?»[42]

«Побочные эффекты» прозрачности

Правительства сейчас требуют от школ и университетов открывать все больше информации. И вот тут, я думаю, стремление получить сведения об академической успеваемости учащихся становится непродуктивным. Не одно британское правительство полагало необходимым публиковать информацию о результатах школ по стандартизированным государственным тестам, утверждая, что родители «имеют право знать». Может быть, причина в этом, а может, и нет. Однако эксперт в области образования Йонг Чжао говорит о необходимости рассматривать инновации в образовании точно так же, как медицинское сообщество рассматривает клинические испытания. Само по себе нововведение может быть удачным, но каковы побочные эффекты?

В данном случае, без сомнения, введение публикации результатов школьных оценок повлияло на выбор школы (весьма ограниченный), куда родители отдают своих детей. Здесь, однако, диалог определяется информацией. Из-за того что определенные вещи, которые должны иметь для родителей большое значение, оцениваются неверно или не оцениваются вообще (обстановка в школе, случаи запугивания, степень вовлечения родителей, умение заинтересовать учеников и завоевать их доверие), критерии того, что делает школу «хорошей», оказываются искаженными, а диалог – менее эффективным.

Поскольку эти аспекты обучения не оцениваются и не обсуждаются, у школ нет никакого стимула стать обучающими сообществами, которые описаны далее. Вот почему открытость зависит от контекста: правительство начало настаивать на раскрытии информации, а в итоге школы стали более закрытыми, излишне озабоченными показателями и результатами тестов. Таким образом, побочным эффектом того, что мы получаем информацию, на которую имеем право, может стать закрытие очень хороших школ.