Настенные часы раздражающе тикали. Прошлой ночью я их не замечала, но этой «тик-тик-тик» терпеть было невозможно. Я накрыла голову подушкой – не помогло, и дышать стало нечем. Из окна дул легкий ветерок, и фиалки трясли головками, как фанаты на рок-концерте.

Хорошо. Ладно. Я включила лампу, сняла с пальца кольцо и поднесла его к свету. Мама не виделась с Говардом шестнадцать лет, но все эти годы носила его подарок. Каждый день.

Почему?!. Они правда были влюблены друг в друга, как сказала Соня? И если да, то что заставило их расстаться?

Боясь отчаяться, я наконец достала из прикроватной тумбочки мамин дневник.

На форзаце темнела надпись:

Я совершила ошибку.

По спине пробежал холодок. Мама записала эти слова черным маркером, и буквы расползались по бумаге, как мохнатые пауки. Это обращение ко мне? Какое-то объяснение того, что я сейчас прочитаю?

Я собрала волю в кулак и перевернула страницу. Сейчас или никогда.

22 мая

Вопрос. Сразу после встречи с приемной комиссией Вашингтонского университета, которая выдала вам официальное уведомление о том, что осенью вы не поступите в колледж для медсестер, вы:

A. Идете домой и обо всем рассказываете родителям.

Б. Паникуете, врываетесь обратно и утверждаете, что были не в своем уме.

B. Покупаете новый дневник.

Ответ: В.

Да, рано или поздно вы признаетесь в этом родителям. Да, вы специально приходили к комиссии прямо перед закрытием. Но стоит вам немного успокоиться, и вы вспомните, почему поступили именно так. А пока лучше зайти в ближайший книжный магазин и раскошелиться на хорошенький новый дневник. Как бы страшно вам ни было, это все же начало вашей жизни – настоящей жизни.

Покупая дневник, вы это признаете. Всего час и двадцать шесть минут назад я перестала быть будущей студенткой медицинского отделения. Зато через три недели я соберу вещи (те их остатки, которые мама не сломает в порыве гнева) и полечу в Италию (Италию!), где смогу заниматься тем, о чем давно мечтала (фотографией!), в Академии изящных искусств Флоренции (АИИФ!)

Осталось поломать голову над тем, как поставить перед фактом родителей. Большая часть моих гениальных планов заканчивалась анонимным звонком из Антарктиды.

23 мая

Что ж, я поговорила с родителями. И наш разговор прошел даже хуже, чем я ожидала. Сторонний наблюдатель мог стать свидетелем примерно такой Великой Ссоры с Родителями.

Я. Мам, пап, я хочу вам кое в чем признаться.

Мама. Господи! Хедли, ты беременна?

Папа. Рашель, у нее и парня-то нет.

Я. Спасибо за замечание, пап. Не понимаю, мам, откуда такие предположения? (Прочищает горло.) Я хочу рассказать вам о своем решении, которое я приняла недавно. (Последняя фраза – точная цитата из книги «Плодотворное общение. Как говорить, чтобы с вами соглашались».)

Мама. Господи! Хедли, ты лесбиянка?

Папа. Рашель, у нее и девушки-то нет.

Я (бросает попытки цивилизованного общения). НЕТ. Я пытаюсь рассказать вам о том, что не буду учиться на медсестру. Меня приняли в Академию искусств во Флоренции. Я буду полгода изучать фотографию в Италии. И… семестр начнется через три недели.

Мама с папой (молчат, раскрыв рты, как рыбы на суше).

Я. Так что…

Мама с папой (все также таращатся на меня).

Я. Может, скажете что-нибудь?

Папа (еле слышно). Но Хедли, у тебя и приличной камеры-то нет…

Мама, (окрепшим голосом) ЧТОЗНАЧИТНЕБУДЕШЬУЧИТЬСЯНАМЕДСЕСТРУ-У?!

(Соседские собаки воют.)

Пропустим лекцию, которая за этим последовала. В целом она сводилась к тому, что я «ломаю себе жизнь». Я зря трачу время, лишаю себя образования, а родителей – их потом и кровью заработанных денег, которые они потратят на мое беспечное проживание в стране, где женщины даже не бреют подмышки. (Последнее замечание принадлежит маме. Правда это или нет, я не знаю.)

Я объяснила, что за все заплачу сама. Поблагодарила за участие в моем образовании. Убедила, что все так же буду следить за собой и брить подмышки. А затем поднялась в свою комнату и выплакала все глаза, потому что мне было ТАК СТРАШНО! Но разве у меня был выбор? Как только я получила письмо о том, что меня принимают в Академию искусств, я поняла, что хочу этого больше всего на свете. И не поехать было бы еще страшнее!

В окрестностях моего лица начинался сезон дождей, и все слова слились в большую, расплывчатую массу. Вот почему я не могла читать мамины дневники. Мне казалось, будто я подслушиваю ее разговор с подругой по телефону, но стоило отвести взгляд от страницы, как я тут же вспоминала, что мамы здесь нет…

Соберись. Я отчаянно протерла глаза. Она не просто так отправила мне свой дневник, и я должна узнать зачем.

13 июня

Казалось бы, уезжать тринадцатого числа – к беде, но меня это не остановило. Мама холодно со мной попрощалась, а папа отвез меня в аэропорт. Вперед, в неизвестность!

20 июня

Я ЗДЕСЬ. Я могла исписать пятьдесят страниц, рассказывая о своей первой неделе во Флоренции. Но этих двух слов достаточно. Я здесь. АИИФ выглядит ровно так, как я ее представляла: крошечная, суматошная, кишащая талантами. Я живу над шумной пекарней и сплю на картонке, но разве это важно, когда из окна открывается вид на самый красивый город на свете?

Мою соседку зовут Франческа, она приехала с севера Италии учиться на модного фотографа. Она ходит во всем черном, с легкостью перескакивает с итальянского на французский, с французского на английский и наоборот и не вынимает сигареты изо рта со времени своего приезда. Я ее обожаю.

23 июня

Мой первый выходной в Италии. Я хотела провести тихое утро с банкой нутеллы и свежей булкой из пекарни, но у Франчески были иные планы. Стоило мне выйти из комнаты, как она сказала: «Одевайся», а потом полчаса самозабвенно ругалась с кем-то по телефону, пока я сидела и ждала ее. Наконец она повесила трубку и настояла на том, чтобы я переодела обувь. «Никаких сандалий. Уже одиннадцать часов!» Но и второй мой выбор ей не понравился. «Темную джинсовую ткань после апреля не носят!» И третий. «Туфли не должны сочетаться с сумочкой!» Она меня страшно вымотала.

Не прошло и года, как мы вышли на улицу, и Франческа принялась рассказывать мне краткую историю Флоренции.

– Флоренция – родина Ренессанса. Ты ведь знаешь, что такое Ренессанс, правда?

Я успокоила ее, сказав, что все знают о Ренессансе, но она все равно объяснила, что это такое.