— Не подаст! — отрезаю я, до боли впиваясь пальцами в мягкую обивку стула. — Настоящая любовь еще и не такие испытания вынести может!

Да этот сукин сын не только не подаст, но еще и как на привязи теперь меня держать будет. Шантажист хренов!

— А ты любишь своего мужа? — без обиняков спрашивает Роман, одаривая меня подозрительным прищуром.

Во рту пересыхает, но я просто физически не могу сейчас потянутся к своему бокалу, потому что руки дрожат, будто у меня приступ Паркинсона.

— Конечно, — выходит как-то глухо, а потому продолжать врать я не решаюсь.

Страшно. Помятуя то, как он безошибочно разгадал всю мою боль при нашей первой встрече, теперь кажется, что он меня насквозь видит. И все знает.

Знает, что я вру сейчас. Знает, что я соврала сегодня в комнате. Знает, что я утаила от него нашего ребенка…

Опускаю испуганный взгляд в тарелку, стараясь дышать ровно:

— Простите, мне что-то нехорошо, — выдавливаю, неловко поднимаясь со стула.

Стараясь не казаться слишком уж подозрительной, прохожусь по столовой, и пулей выскакиваю за дверь.

Пытается убедить меня, что любит своего мужа. А я, так — случайная ошибка?

Лгунья. Я ведь вижу, что она врет мне. Хотя может и самой себе тоже…

Или же мне просто хочется так думать?

После ее сегодняшнего выпада, в душе какое-то опустошение. Может я и правда уже окончательно с катушек съехал и принимаю желаемое за действительное?

Сидя в кресле в своем кабинете, бросаю усталый взгляд на стену, за которой притаилась та самая, запретная комната. Так близко. И так далеко.

Я ушел с ужина сразу следом за Соней, сославшись на работу. Некрасиво с моей стороны. Но я не могу невозмутимо сидеть за столом, стараясь держать лицо, и делая вид, что все в порядке, как это делает она.

Хватаю со стола телефон и набираю номер своего психолога. И плевать, что уже глубоко за полночь. Этот сукин сын просто обязан мне объяснить, какого черта все его методы не работают!

Я ведь просил помочь мне избавиться от этого чертового наваждения. Женился бы на пустоголовой модельке, как все! Там бы и до детишек, глядишь дошло бы. Как у всех…

Ну, живут же люди! Почему у меня не выходит?!

Почему, когда дело касается бизнеса я — царь Мидас: за что не возьмусь, все в золото превращается. А с личным… тоже Мидас. Стоило к ней раз прикоснуться, и она — безжизненная статуя, а я — осел!

Проклятье какое-то! Будто я договор с дьяволом заключил, сам того не ведая.

— Доброй ночи, Роман, — сонно отзывается трубка.

— Она приехала, — рычу. — Что теперь прикажешь мне делать?! Как мне ее забывать, когда она вот прямо сейчас за стенкой, стоит только дверь толкнуть?!

— Кто? — непонимающе бормочет Стас.

— Наваждение мое! — рявкаю я. — Та, что меня окончательно с ума свела! С катушек спустила, что я сорвался! Та…

— Ладно-ладно, я понял! — пытается урезонить меня док. — Позволь мне минутку собраться с мыслями.

— Нет у тебя минутки! Я прямо сейчас готов вынести эту чертову дверь! Едва держусь…

— Может оно и к лучшему, — задумчиво говорит этот шарлатан.

— Что к лучшему? — теряюсь на мгновение. — Вынести дверь?

— Нет-нет-нет, — тормозит меня он, тогда как я уже было начал подниматься из кресла. — К лучшему, что она приехала. Признаться, когда я предложил тебе обзавестись семьей, я и подумать не мог, что у тебя свет клином сойдется на ее сестре. Так что, конечно, встреча была весьма ожидаема. Правда, рановата для твоего нестабильного состояния. Но возможно тут есть и свой плюс. Эка она тебя пробила…

— Стас, не беси, а? — шиплю в трубку. — Какой еще нахрен плюс?!

— Ну, во-первых, только посмотри на себя. Апатии-то твоей снова как не бывало, — вынуждает меня задуматься. — Я думал, ты преувеличил, когда рассказывал о свадьбе. Но судя по тому, что ты звонишь мне среди ночи и, должен заметить — впервые, орешь, эта девушка и правда на тебя влияет сильнее, чем я мог предположить. Проявление хоть каких-то эмоций — уже огромный прогресс. Пусть и негативных. Признаться, твой случай, твоё равнодушие к жизни, стало казаться мне настолько беспробудным, что я уж было подумывал не отправить ли тебя к психотерапевту, пока ты под моим надзором ненароком в окно не вышел.

— Опустим лирическую часть. Я все еще не вижу плюсов! — подгоняю я этого болтуна. — Она замужем, а я по твоему идиотскому совету уже сделал предложение ее сестре! И даже это — мелочи, на фоне того, что она ненавидит меня…

— Спокойно, Роман Валерич, — раздражающим меня примирительным тоном, говорит он. — Ты должно быть уже решил, что это любовь до гроба. И судьба-злодейка не дает вам быть вместе? Так вот теперь подумай хорошенько, а что ты вообще знаешь об этой девушке?

Пытаюсь с мыслями собраться. Но выходит плохо.

— Знаю, что она печется о других больше, чем о себе, — начинаю перечислять я. — Знаю, что она достойна большего, чем имеет. Знаю, что она милый ангел…

— Я за тебя могу ответить, — перебивает меня Стас. — Ничего, Ром. Ничего, так скажем, физического ты о ней не знаешь. Ты ее видел раз. А затем твое уставшее от апатии воображение в красках разрисовывало ее образ на протяжении долгих месяцев, доводя первоначальную картинку до идеала. Вот и понаблюдай теперь. Вполне возможно, что как только ты разглядишь ее вблизи, этот твой условный «ангел» спустится в твоей голове с пьедестала, перестанет быть столь недоступным. И ты поймешь, что она ничем не отличается от любой другой девушки.

Молчу, обмозговывая его слова.

— И кроме того, постарайся выцепить, что же все-таки в ее этом мифическом образе так тебя зацепило. Вполне возможно тут-то и кроется ключ к избавлению от твоей апатии, — он сбрасывает, оставляя меня наедине с этими странными идеями.

Неидеальна?

Признаться, хоть меня как обычно и бесит его очередная теория, но некая соль в этом есть. Я ведь и правда совершенно не знаю Соню.

Мне нравится ее образ, что сложился в моем воспаленном воображении. Но вполне возможно, что он достаточно далек от оригинала. И узнав ее получше, меня попросту отпустит.

А если нет?

Подтягиваю к себе фотку, что стоит на моем столе последние несколько месяцев. Я фактически украл этот снимок у Гали, когда она переехала.

Провожу пальцами по изображению миниатюрной девушки, что стоит в окружении своих родственников: мамы, папы и сестры. Улыбается, чертовка. Только не мне.

Я ведь «опозорил», «надругался»…

Помоги мне, милый ангел. Помоги мне остыть, чтобы я мог оставить тебя в покое. Окажись неидеальной. Неправильной. Неподходящей. Хоть какую-то малейшую зацепку мне дай, чтобы я пришел уже в себя, и перестал быть одержимым тобой.