Никсоны и Кеннеди знали друг друга в течение многих лет: офисы мужчин располагались напротив друг друга через коридор, когда Ричард Никсон служил вице-президентом при президенте Дуайте Эйзенхауэре, а Джон Кеннеди был сенатором. Никсоны даже были приглашены на свадьбу Кеннеди в 1953 году (хотя они и не присутствовали на ней). Когда приготовления были завершены, Пэт с удивлением получила письмо, которое ей передала из рук в руки Такерман. Джеки согласна прийти, но на собственных условиях. «У меня действительно не хватает смелости пройти официальную церемонию и вернуть детей в единственный дом, который они оба знали со своим отцом, в таких травмирующих обстоятельствах». Ей не хотелось допускать прессу в «их маленькие жизни», тем не менее она сказала, что открыта для идеи частного просмотра. Пэт сразу же попросила Такерман позвонить Джеки и назначить время. Через неделю Джеки вошла в дом, который она так любовно восстанавливала и где провела столько счастливых дней со своим мужем.

Если бы у Джеки возникло хотя бы малейшее ощущение, что пресса узнает о ее визите, она бы ни за что не пришла. (Ветеран агентства новостей United Press, международный корреспондент Белого дома Хелен Томас каким-то образом узнала о визите и пригрозила написать статью. В обмен на молчание ей было обещано эксклюзивное интервью с Пэт.) Во время сверхсекретной встречи Белый дом находился в строгой изоляции. Не было никакого движения между обычно людными коридорами, соединяющими Восточное и Западное крылья. Большинство людей из аппарата не знали о предстоящем визите Джеки, потому что это не было отмечено в календаре президента и первой леди. Даже их секретарь по протокольным вопросам (социальный секретарь) Люси Винчестер не была в курсе происходящего. Об этом посещении сообщили только четырем сотрудникам, и от них потребовали соблюдать режим строжайшей секретности.

Третьего февраля 1971 года Никсон отправил самолет, чтобы забрать в Нью-Йорке Джеки, десятилетнего Джона-Джона и тринадцатилетнюю Кэролайн и привезти их в Вашингтон. Никсоны спокойно приветствовали семью Кеннеди в Дипломатической приемной, а Пэт, зная, как много значила реставрация Белого дома для Джеки, показала ей люстру в стиле английского ампира, которой она дополнила интерьер комнаты. Две дочери Никсона — Триша, двадцати четырех лет, и Джули, двадцати двух, — проводили Кэролайн, одетую в школьную форму, и Джона-Джона в Солярий, который когда-то служил Кэролайн детской, чтобы оттуда полюбоваться панорамой Национальной аллеи. Затем дочери Никсона остались в коридоре возле Овального кабинета, предоставив семейству Кеннеди побыть наедине со своими переживаниями. Это было место, где их отец провел так много часов; здесь двухлетний Джон-Джон высунул голову из-под стола своего отца на одной из самых знаковых фотографий, освещавших пребывание Кеннеди в Белом доме. Когда они подошли к портрету президента Кеннеди в галерее, Джеки держалась спокойно и поблагодарила Пэт за то, что портрет помещен на таком видном месте. Дочери Никсона опасались показывать портрет Кэролайн и Джону-Джону, но испытали облегчение, когда дети Кеннеди рассказали матери, как он им понравился. Триша и Джули продолжили прогулку, прихватив трех собак, включая любимца Никсона двухлетнего ирландского сеттера по кличке Кинг Тимахо.

Обе семьи обедали в Семейной столовой на втором этаже, и к ним присоединился президент Никсон. Джеки была одета в элегантное черное платье с длинными рукавами. Она сказала Пэт, что каждая «первая семья» (семья президента США. — Авт.) должна оставить свой след в Белом доме, и похвалила ее за добавление антиквариата в государственные комнаты. (В записке, отправленной Пэт позже, она написала: «Я никогда не видела, чтобы Белый дом выглядел столь совершенно».) Возник неловкий момент, когда Джеки задумчиво произнесла: «Я всегда живу в мире мечты». Но в это время Джон-Джон пролил свое молоко и развеял мрачное настроение. На следующий день после посещения Белого дома он написал Никсонам детскими каракулями разрывающее душу умилительное письмо на почтовой бумаге с внушительной монограммой «Джон Кеннеди» крупными печатными буквами в правом нижнем углу. «Я не мог бы сильнее благодарить вас за то, что вы показали нам Белый дом. Мне все это очень понравилось, — писал он. — Так любезно было с вашей стороны показать нам все. Не думал, что могу многое помнить о Белом доме, но было очень приятно увидеть все это снова». Он сообщил, что, когда сидел на кровати Линкольна, где спал его отец, загадал желание хорошо учиться в школе. «Мне действительно очень-очень понравились собаки, они такие забавные. С тех пор как я вернулся домой, мои собаки все время обнюхивают меня. Возможно, они помнят Белый дом». Он закончил записку словами: «…никогда не пробовал такого вкусного суфле».

Кэролайн написала свою благодарственную записку на ярко-розовой бумаге с монограммой строчными буквами в правом нижнем углу: «Ваш швейцарский повар — самое лучшее, что когда-либо появлялось из Швейцарии, за исключением, может быть, шоколада». Ее отец был убит за пять дней до того, как ей исполнилось шесть лет, и она помнила о резиденции немногим больше, чем ее младший брат. «Было так приятно видеть все это еще раз», — написала она и поблагодарила Джули и Тришу за то, что они были так милы с ней. Она также не забыла поблагодарить в своей записке дворецких Юджина Аллена и Чарльза Фиклина. Вспоминая этот ужин годы спустя, уже став взрослой, Кэролайн скажет, что визит помог ее матери раскрыться и больше делиться с ними воспоминаниями о Белом доме. «Думаю, она действительно ценила глубокомыслие миссис Никсон в том смысле, что есть семейные ценности и преданность политике и патриотизму, которые выходят за рамки любых разногласий по конкретным вопросам или партийной принадлежности.

Свекровь Джеки, Роуз Кеннеди, послала Пэт трогательную записку после того, как Джеки позвонила ей, чтобы поделиться подробностями вечера. «Ваш сердечный прием, оказанный ей (Джеки. — Авт.) и моим внукам в тот день, который, возможно, был самым трудным для них всех, глубоко тронул меня… Итак, дорогая миссис Никсон, вы принесли радость многим близким и дорогим мне людям, и я благодарю вас от всего сердца».

Самое пронзительное письмо пришло от самой Джеки, написанное ее изящным неразборчивым почерком на голубой почтовой бумаге. «Можете ли вы представить себе, какой подарок сделали нам, — вернуться в Белый дом в частном порядке с моими детьми, пока еще достаточно юными, чтобы вновь открыть свое детство, — писала она. — Тот день, которого всегда боялась, оказался одним из самых ценных дней, проведенных мною с моими детьми. Пусть Бог благословит вас всех. С глубокой благодарностью, Джеки».

После убийства президента Кеннеди переход к администрации Джонсона был сложным и эмоциональным. Джеки вежливо отклоняла все приглашения Леди Берд Джонсон посетить Белый дом. Телефонные звонки между президентом Джонсоном и Джеки в дни после убийства показывают, насколько он хотел, чтобы она оставалась рядом после трагических событий. Она продемонстрировала невероятное самообладание на похоронах мужа, и ее популярность поднялась до мифических высот, поэтому было важно создать впечатление, будто Джонсоны пользуются ее расположением. Во время телефонных разговоров Линдон Джонсон говорил ей, как сильно ее любит и что она дала ему «силу», и едва не молил ее прийти к ним. Президент Джонсон даже нескромно допустил, чтобы четыре журналиста прослушали звонок, который он сделал ей на Рождество 1963 года, желая тем самым показать, насколько они близки. Но Джеки не дрогнула. В 1965 году Леди Берд переименовала элегантный Восточный сад, с его самшитом и фигурно подстриженными кронами, лавандой и розмарином, в честь Джеки, но так и не смогла заставить ее посетить Белый дом. Джеки направила свою мать, Жанет Ли Бувье Очинклосс, чтобы присутствовать на посвящении сада Жаклин Кеннеди. «Я объяснила ей (Леди Берд. — Авт.) в письменной форме и по телефону, что это очень сложно для меня, и на самом деле мне никогда не хотелось туда вернуться», — вспоминала Джеки.