— Николай Алексеевич, — предупредил его Мышецкий, — не подскажете ли вы, на кого я могу опереться в губернии?

Сенатор бросил портфель на стол, крепко сомкнул бледные пальцы с раздутыми венами. Помолчал, соображая.

— Пожалуй, — начал он, — пожалуй… такого человека вы не найдете!

Мышецкий так и отшатнулся:

— Но это же невозможно! Плевелы растут среди злаков, но никогда злаки не растут среди плевел… И я не желаю сошествовать на эту губернию с небес, аки Иисус Христос, дабы только рассудить и покарать. Люди должны быть честные, добропорядочные, умные!

— Вы еще молоды, князь, — заметил Мясоедов с грустью.

— А что — губернатор? Я слышал…

— От кого? — сразу поставил вопрос сенатор.

Об императоре Сергей Яковлевич умолчал и ответил:

— Но ваш чиновник особых поручений Пшездзецкий…

— Пустое! — отмахнулся сенатор небрежно. — Впрочем, вы и сами его увидите… Влахопулова вам следует повидать сразу же, чтобы сомнений у вас не оставалось!..

Когда Мышецкий откланялся, сенатор задержал его.

— Последнее, — сказал он, — и едва ли не самое главное! Через вашу губернию пройдет волна переселенцев. Это несчастные люди. Правительство пыталось помочь им, но еще больше запутало дело… Скоро весна, и переселенцы любят это время. Уренск для них вроде перевалочной базы: здесь они тратят последние деньги и, не в силах двигаться далее, здесь же оседают, чтобы пополнить собою погосты.

— Что же вы предложите, ваше превосходительство?

— На этот раз ничего: выкручивайтесь как знаете. На благотворительность не рассчитывайте. Уренские толстосумы строят церкви, но нищему куска хлеба не подадут… Ну, ладно!

Сенатор привлек Мышецкого к себе, поцеловал в лоб и перекрестил его широким жестом:

— Идите! Да воздастся вам…

Сергей Яковлевич появился на крыльце гостиницы, и к нему сразу же подскочил юркий человечек неопределенного возраста и чина, умудрявшийся ступать по грязи, не пачкая ботинок.

— Титулярный советник, — назвал он себя, — Осип Донатович Паскаль… по инспекции губернского продовольствия!

Мышецкий медленно натягивал перчатку.

— К чему вы сообщаете мне это? — спросил он. Паскаль смотрел на князя снизу вверх, как собака на хозяина, но взгляд его уверенно требовал хозяйской ласки.

— Осмеливаюсь, ваше сиятельство, поздравить по случаю благополучного прибытия!

— Благодарю, — ответил Мышецкий и шагнул мимо чиновника, прямо в липкую губернскую грязь.

1

На минутку он все-таки заскочил в отведенный ему дом, и поначалу даже испугался: особняк был наполнен одними пожарными — черные, хрустящие и усатые, как тараканы, они бестолково кружили вокруг дома, кишели в саду, взлетали по лестницам, ощупывая один другого усами, и снова разбегались.

— Сана! — крикнул Мышецкий. — Что здесь происходит?

— А ничего, Сергей Яковлевич… Ни одна собака даже не встретила. Тоже называется — вице-губернатор! Вот одни пожарные помочь догадались…

Мышецкий быстро облачился по форме, отыскал бранд-майора, чтобы поблагодарить. Заодно спросил — часто ли бывают в Уренске пожары.

— Легко горит, — успокоил его брандмайор. — Ежели от Петуховки займется, так, почитай, в час пусто будет. На две тыщи домов — семьдесят три каменных… Сыпанет — как порохом!

Мимоходом князь обратил внимание на худобу лошадей, впряженных в пожарные колесницы. И тоже указал на это.

— Да что поделаешь! — оправдывался брандмайор. — Пашистые все, мосластые, не в корм идут… Я уж их и отрубями, и болтушкой мучной, даже морковою пробовал. Не берут в тело!

— А вы их — овсом, овсом! — посоветовал Мышецкий и прыгнул в коляску, уже поджидавшую его…

Город поначалу не произвел никакого впечатления, Сергей Яковлевич даже не разглядел его «лица» — все делалось сейчас второпях, наскоком. Заметил только, что на улицах множество будок «холодных» сапожников. Спросил возницу — отчего так?

— Да вить мостовые-то, барин, худы больно. Вот и рвет народец обувку…

Вывернули на Дворянскую — главную улицу в городе. Рыжая свинья терлась об афишную тумбу, из кабаков выскакивали, пробегая под самыми мордами лошадей, подозрительные оборванцы; в подвальных окнах буйно зацветали герани.

— А вот и суд, — перекрестился кучер, — сохрани нас, господи, и помилуй…

Мышецкий обернулся и успел только прочесть вывеску:

РЕНСКОВЫЙ СПРОДАЖА НА И ВЫНОС

— Стой! — крикнул он. — Какой же это суд?

Не поленился вылезти из коляски, вернулся обратно, еще раз прочел вывеску. Толкнул хлюпкие двери.

Да, по всему видать, здесь размещалось судебное присутствие. Сергей Яковлевич потерся среди каких-то мужиков и баб с «бумагами», вошел в одну из комнат.

— Это суд? — спросил он.

За столом сидел плюгавый чинуша с плотоядно отвисшей губой. Перед ним стояла тарелка, полная вареных яиц.

— Да, сударь, — отвечал чинуша, присаливая сверху яичко.

— А где же вывеска? Я думал — кабак…

— Нет. Питейная напротив. А вывеску ветром сорвало. По весне ветры страсть как со степи дуют.

Мышецкий не стал входить в долгие объяснения и оставил чиновника в полном недоумении. После написания статьи о винной монополии, конечно, не отказал себе в удовольствии заглянуть и в кабак. Кисло шибануло сивухой в нос князю, стряпуха, выметая мусор, свистнула его голиком по ногам.

— Ректификация местная? — спросил Мышецкий. Кабатчик стоял за прилавком, поправляя на щеке черную повязку, какими любят щеголять отставные унтер-офицеры: не поймешь — то ли зубы болят, то ли по морде получил.

— Нашенская, — бодро откликнулся он. — Пятьдесят восемь градусов, без обману! Шестое ведро пошло севодни-с…

В углу спал, раскинув босые пятки, какой-то бродяга, прижимая к животу дворянскую фуражку с красным околышем. Здесь же бродил, стуча копытами по половицам, страшный, ободранный козел с мутными, заплывшими гноем глазами.

— А это еще что? — удивился Сергей Яковлевич.

— Дрессирован, ваш-скородь. Ежели позабавиться желаете, купите «полсобаки» ему — враз выжрет и не закусит!

Мышецкий пожал плечами:

— Хозяин-то есть у козла?

— Был, да отказался. Очень уж они пить стали, — с уважением произнес кабатчик. — Никакого сладу… Совсем уже «замонополились»!

Козел подошел к вице-губернатору и боднул его сзади обломанным рогом. Мышецкий невольно подскочил, а кабатчик загоготал, довольный:

— Составьте ему компанию, ваш-скородь. Господа его понарошку поят, штобы забаву иметь… Тоже вот — животная, а, видать, башка-то трещит с похмелья! В баньку бы его сводить!