— Ты очень вкусно ешь, — заявило в ответ на диверсию солнечноволосое создание и посмотрело на меня так, что аппетит стал пропадать… в смысле есть расхотелось… Его потихоньку начал вытеснять совсем другой аппетит.

Я отвлеклась и, снова потянувшись за ягодой, смахнула поднос. Чашка с виноградом разбилась.

— Поосторожней завтра, Аленушка. Здесь слуги нерадивые, ножки не порань, — и опять улыбнулся, гад, очень искушающе.

А я… а что я, вот он улыбается, а я хмурюсь. Уже весь пьяный кураж растеряла под гипнотизирующим взглядом.

— Что-то ты долго не исчезаешь. За это время обычно уже успеваешь сделать какую-нибудь гадость и испариться. Может, ты мой пьяный бред?

— Может, — пожал плечами артефакт, — а бреду можно…

И не договорил — склонился резко, да так уверенно, с чисто мужским напором, что как-то разом забылось про проекцию. Ресницы сами опустились, совершенно против моей воли, а губы, наоборот, раскрылись, ожидая поцелуя.

Поцелуя не ощутила и, разочарованно открыв глаза, даже не увидела над собой голого артефакта.

— Видение, чтоб тебя! — пробурчала и повернулась на бок, потом на другой, потом заехала кулаком по подушке, а потом выругалась. — Найду и убью, — пообещала себе.

Утром меня не разбудила принцесса, и вообще никто не разбудил, потому что рыцарь Фомка поймал злого дракона по имени «дворцовая экономка», и доступ в мою опочивальню остался закрытым для всех. Люблю Фомку, а теперь еще больше люблю, потому что выспалась.

Еще наутро ожидалась головная боль, но она тоже не пришла. Знает начальник охраны толк в качественной, хоть и странной на вкус выпивке. Видать, сказывается большой опыт в этом деле.

Таким образом, первое, что я сделала, проснувшись в гордом одиночестве отдохнувшей и по-прежнему готовой к подвигам, это извлекла из рюкзака кипу чистой бумаги, усыпала ею покрывало, отправила туда же Фомкину записную книжку, достала свою лупу, вооружилась автоматическим пером, которое не нужно заправлять чернилами, и принялась вдохновенно писать.

Такие периоды в моей работе Фомка называл не иначе как «явление книжного червя народу», ибо в момент записывания со мной даже говорить было бесполезно, я все равно не слышала. И писать могла только на отдельных листах, чтобы потом положить их рядышком и начать чертить параллельные линии. В такие минуты я растворялась в звуках голосов и образов.

Без ложной скромности отмечу, что у меня была фотографическая память на… нет, не на лица (что весьма печально), а на разговоры. Вот именно, на разговоры. Они записывались в подкорке, складывались там аккуратными штабелями, а потом перегружали мозг и выливались в мои корявые и неразборчивые записи с кучей стрелок и черточек. Как выяснилось сегодня утром, я помнила даже то, что уловил мой абсолютно пьяный слух. Самым сложным при составлении записей было выделить из кучи фраз наиболее важные, несущие главный смысл и формирующие нужную ниточку расследования.

Начинала я всегда с составления последовательных логических цепочек.

Итак, единственное, что находилось в сокровищнице на виду, это стоявший на постаменте ларец. Он хранился рядом с той колонной, в которой артефакт указал скрытый выдвижной ящик с золотым пинцетом. Золотой листок хранитель, как я успела заметить, вытаскивая Мика из сокровищницы, прятал в основании того же постамента. Выходила примерно такая цепочка: постамент — шкатулка — шифр — бархатная подушка — золотой листок — колонна — золотой пинцет.

Дальше. Если взять сам артефакт, то с ним я могла связать следующие предметы: золотой шар — горошины — проекция — дух.

И наконец, место, из которого сей предмет был украден: сокровищница — семь печатей — король — хранитель.

Я не вписывала в цепочку ни следы, ни отпечатки, поскольку всего этого попросту не имелось. Впрочем, не имелось в самой сокровищнице, зато кое-что обнаружилось в книге и на золотом листке.

Схватив записную книжку напарника, выдернула из нее оба листка с отпечатками, навела лупу сначала на первый, затем на второй и с радостным воплем подпрыгнула в кровати они идеально совпали. Есть! Хоть что-то у меня есть. Это радовало даже несмотря на тот факт, что отпечатки не принадлежали ни одному из послов, посетивших дворец в день исчезновения. Кстати, еще момент: зачем нужен золотой пинцет, если не затем, чтобы брать им волшебный листок? Таким образом, отпечаток пальца точно не мог принадлежать слуге, чьей постоянной обязанностью было выносить листок. К тому же, чтобы пройти несколько шагов с этой вещью на подносе, вряд ли нужно заранее читать о свойствах артефакта. Но кем мог быть этот человек, если за неделю дворец посетила целая уйма народа? Пора переходить к подсказкам.

Крепко задумавшись, я начала водить пером по чистому листу, записывая фразы артефакта. Если исключить заигрывания и издевательства, которые вполне в духе этого зловреды, оставались странные предложения, не всегда вписывавшиеся в его речь, взять хотя бы… и в этот момент меня грубо прервали.

— Аленка, сейчас бить начну, и твой зад сильно пострадает, — затряс меня за плечи напарник, — это сколько же можно ничего не слышать?

Я почесала занывшие плечи и перевела взгляд на Фомку.

— Что?

— Дозвался, — вытер с лица пот приятель. — Помочь, спрашиваю? Информация нужна?

— Естественно.

— Ну?

— Иди и узнай, как листок выносили. Добудь у начальника охраны запись церемонии вызова духа за день до исчезновения и копию той, что мы просматривали в конторе.

— Как проходило явление в день похищения?

— Да. Мне необходимо сравнить так, чтобы можно было подметить любую несущественную мелочь.

— Есть, шеф! — взял под козырек Фомка, потом ухмыльнулся, взлохматил мои и без того лохматые волосы и испарился за дверью. Кажется, у кого-то появился ключ от моих покоев. Не романтично, конечно, Фомка не Мик, зато очень практично. Ладно, отметаем посторонние мысли, где я остановилась? Артефакт…

В голове проносились обрывки разговоров, намеки, отдельные слова, перед глазами словно наяву стоял артефакт и улыбался, а в мозгу вспышками мелькали фразы: «На коленочках лучше», — первая подсказка по поводу шкатулки; «Сто сорок восьмая страница», — отпечатки пальцев; «Когда я оказывался здесь прежде», — а это…

Оторвавшись от записывания, я соскочила с кровати вместе с лупой, удерживая тот самый отпечаток большого пальца, который обнаружила в книге и на листке, и принялась осматривать все, к чему мог прикасаться живший в этой комнате до меня человек: спинки кровати, ручка тумбочки, журнальный столик…

— Ай! — А вот и еще одно предупреждение сработало: чтобы я ножки не порезала об осколки разбившейся чашки. Плюхнувшись на кровать и взявшись одной рукой за щиколотку, осмотрела порез на большом пальце, и вдруг стекло моей лупы, направленной на пол, засветилось. Отпечаток! Отпечаток ладони на полу и того самого большого пальца возле кровати. Как если бы человек встал на четвереньки с целью чего-нибудь спрятать или достать.