окружающим звукам, осторожно выполз из под панцера, а затем, не обнаружив опасности, встал, обозревая представившуюся моему взгляду живописную картину. Голая Болеслава сидела на берегу ручья и отпивала из горла бутылки шнапс. Я подошёл к ней и не нашелся ничего сказать кроме:

— Доброе утро, пани!

Девушка подняла на меня пьяные заплаканные глаза и заплетающимся языком ответила:

— А, спаситель проснулся! Хорошо выспался? Вот скажи мне, где ты был, пока этот гад в меня пихал?.. — она отбросила бутылку и, скрючившись на земле, зашлась в рыданиях. Я молча сел рядом. Что тут скажешь? Поначалу мне казалось, что она довольно легко перенесла насилие, но человеческая психика, тем более женская, сложна и непредсказуема, чему я уже много раз ранее был свидетелем, наблюдаю это и сейчас. Чтобы хоть как-то успокоить, я стал гладить девушку по голове. Неожиданно для меня, это подействовало. Сначала она затихла, потом положила мне голову на колени. А я продолжал гладить, опасаясь, что если остановлюсь, то истерика может возобновиться. Так продолжалось с полчаса, потом она села, прижавшись ко мне сбоку, положила мне голову на плечо и шепотом сказала:

— Я хотела помыться, а оно не отмывается…

— Что, оно? — Я не сразу понял, о чем она говорит.

— Плохое, оно не отмывается, я песком терла, мылом мыла, а оно не отмывается, теперь я всегда буду плохая и грязная. — Она немного всплакнула, потом, всхлипнув, продолжила:

— Я думала, от водки станет легче, выпила, а стало так тошно, поскорей бы все кончилось… Забери меня с собой, а, пожалуйста? Не оставляй меня тут!

— Не бойся, не оставлю, если хочешь, поехали со мной.

В ответ на мои слова она извернулась и обняв меня руками за шею прижалась ко мне грудью и стала быстро шептать на ухо:

— Спасибо, спасибо! Я боялась, что возвратишься к себе, а меня оставишь! А я ведь не смогу здесь жить, я бы сама себя убила, но ведь это грех. Пожалуйста, сделай это скорей, а то мне страшно, но я готова! Ты ведь только душу заберёшь?

Что за бред? Она что свихнулась? Я схватил её за плечи, отстранил от себя, потом заглянув в горящие фанатичным блеском глаза, переспросил, стараясь говорить как можно мягче:

— О чем ты говоришь? Зачем мне забирать твою душу?

— Ты же сказал, что заберёшь меня, а на небеса ведь тело не берут.

— Стоп, ты что несёшь? Какие небеса?

— Ну как какие? Ты ведь ангел! Ты живёшь на небесах и заберёшь меня с собой!

Я крепко прижал её к себе и едва не не расплакался. Мое сердце надрывались от жалости к несчастной девушке, не выдержавшей надругательства и сошедшей с ума.

— Все будет хорошо, милая Бася, все будет хорошо, я заберу тебя с собой, мы вместе уедем отсюда, но я не ангел, ты ошиблась, я простой солдат.

Она упёрлась ладонями мне в грудь, отстранилась и пронзительно посмотрела мне в глаза. Так мы и сидели: она пыталась увидеть в моих глазах ответы на свои вопросы, а я, глядя на неё, печально думал о низком уровне развития современной психиатрии. Через некоторое время она, не отводя глаз сказала:

— Когда он уснул, я лежала и молилась Пресвятой Деве, чтобы она прислала ангела для наказания врага и освобождения меня от позора. Я просила её простить меня и забрать душу на небо. Потом открылось окно и ты влетел как на крыльях, одним движением убив подлеца! Я точно знаю, что ты ангел, люди так не умеют!

Вот оно что, кирпичики-то складываются! Может ещё не всё потеряно?

— Боги очень редко посылают ангелов, чтобы вершить справедливость, они обычно используют обычных людей для выполнения своих задач, и наверное, по воле Богородицы, я сам не зная об этом, оказался там и сделал то, что сделал, а она прибавила мне сил.

Говоря это, я старался как можно убедительнее смотреть ей в глаза. После моих слов, девушка сначала опустила взгляд, потом, встав, подняла лежавшее неподалеку платье и, одним движением надела его на себя, изящно качнув бёдрами. Затем зашла по щиколотку в ручей, сполоснула лицо и сказала, что скоро приготовит кашу с мясом, кроме крупы и тушёнки в танке более никаких продуктов не нашлось. Далее она занялась разведением огня и приготовлением пищи, а я, спустившись чуть ниже по ручью, помылся и постирался, после чего развесил одежду сушиться на солнце и сел под кустами, раздумывая над текущим моментом и дальнейшими планами. Болеслава меня здорово напугала, думал, слетела с катушек окончательно и бесповоротно, но нет, вроде бы пришла в норму, хотя радоваться ещё рано. И снова вопрос, что делать дальше? Поляки на Тарнувском шоссе долго не продержатся, но ближайшие два дня надо будет пересидеть в этом лесу. А потом ночью на шоссе пристраиваюсь к колонне — надеюсь, немцы ездят по ночам — и двигаюсь в сторону Львова, к которому фрицы должны выйти двенадцатого числа. За одну ночь не доехать, но за две — вполне реально. Всё это здорово, но есть две проблемы — во-первых, что делать с Болеславой, не везти же её в советскую зону оккупации! Хотя, почему бы и нет? Но надо поговорить. Вторая проблема — нехватка бензина, коего осталось на сто пятьдесят километров пути, а этого хватит в лучшем случае только до Перемышля. Ещё немного поразмыслив, я решил, что к двенадцатому сентября в район Львова перемещаться всё-таки рановато — там в это время будут напряжённые бои поляков с немцами, части Рабоче-крестьянской Красной армии выйдут к Львову только девятнадцатого сентября, а займут его двадцать третьего числа, тогда же и немцы по договоренности с руководством СССР начнут отход к реке Сан. В этих размышлениях я дождался, пока трусы высохнут, надел их и пошёл к костру, от которого доносился аппетитный запах.

Сидя на бревне, я с удовольствием уминал кашу с мясом и, разглядывая сидящую напротив девушку, сравнивал её с Катаржиной. Та от природы была голубоглазой и русоволосой, но всегда красилась в брюнетку и это ей действительно шло, а у Болеславы были от природы черные волосы и темно-карие глаза. У первой были полнее и сексуальные губы, а у второй крупнее грудь и тоньше талия. В остальном же девушки были очень похожи.

Болеслава в ответ на моё бесцеремонное разглядывание поправила платье, прикрыв колени, опустила глаза и сказала:

— Ты меня пугаешь!

— Извини, просто ты очень похожа на мою невесту.

— У тебя есть невеста?

— Была, она погибла.

— Прости… расскажешь