22 июня 1941 года. 00 часов 00 минут.

Вставай, проклятьем заклейменный

Весь мир голодных и рабов!

Кипит наш разум возмущенный

И смертный бой вести готов…

Это ничего — это просто «Интернационал»…

Исполняется по Всесоюзному радио в двенадцать часов ночи…

Во Владивостоке уже утро, солнце давно уже сияет над Золотым Рогом и проливом Босфор Восточный. Моряки в белых форменках, строем, широко и красиво шагая, идут на водноспортивный праздник…

В Москве в синем небе сияют алые звезды над Кремлем, прохожие любуются прекрасным видом с Большого Каменного моста. Юноша с уважением показывает девушке с наброшенным на узкие плечики белым пиджаком на бессонно горящие окна в Большом Кремлевском дворце — видишь, ОН сейчас не спит, ОН сейчас думает о нас, обо всех советских людях… поэтому мы можем спать спокойно.

На Центральном аэродроме, что на загородном Ленинградском шоссе, аккуратно приземлился рейсовый самолет международной авиалинии «Берлин-Москва». В его салоне нет ни единого пассажира!

Летчик обескуражен — все привычные радиомаяки не работают, польские города и маетки — в затемнении, летел по памяти, по карте на коробке «Беломорканала»… Шутка. Просто по карте.

В ответ не менее удивленный диспетчер показывает ему аэронавигационную карту Центральной Европы — в середине карты зияет белое пятно — все европейские метеостанции еще днем перестали передавать в Москву информацию о погоде…

В НКИД, на Кузнецком Мосту, дипработники уже готовят сейчас по этому поводу грозную ноту протеста. Советский Союз не позволит никому безнаказанно нарушать международные договоры…

В Минске только что закончился спектакль, погасли огни у окружного ДКА… Товарищ Павлов мирно отправился почивать…

Через станцию Брест прошел поезд «Москва — Тересполь». Пассажиры в спальных вагонах готовятся к паспортному контролю на границе Генерал-губернаторства и пересадке в немецкие вагоны европейской колеи до Берлина, Вены, Парижа и Амстердама…

«Быстроходный Гейнц» Гудериан в превосходный цейссовский ночной бинокль изучает с наблюдательной вышки Брестскую крепость…

Вроде все как обычно… Есть, конечно, в крепости какое-то невнятное шевеление, но у русских это каждую ночь — кто-то на полигон уходит, кто-то на строительство укреплений, потом они возвращаются… Русские явно ничего не подозревают… На засыпающих улицах Бреста мирно горят огоньки.

22 июня 1941 года. 00 часов 01 минута.

Дремучий лес северо-западнее Кобрина, именуемый в народе «Ведьминым закутом». Название вполне адекватное местности

— Вася, ну что вы как не родной? — ласково, совсем по-семейному нежно начальник областного Управления НКВД БССР старший майор товарищ Фрумкин обращается к заведующему сектором оборонно-массовой работы обкома комсомола товарищу Коржу. — Эх, и руки у вас как… держите уже ровнее… тяните, тяните на себя… вот, вот вроде пошла, пошла…

В темноте откидывается с земли крышка, похожая на крышку обыкновенного деревенского погреба… в лицо комсомольцу пахнуло сыростью, прелыми листьями, землей…

Фрумкин включает висящий на его груди квадратный пограничный фонарик, первым уверенно спускается вниз.

— Вася, давайте лезьте уже… Осторожней, не наебн… говорил же вам, осторожней!

Корж, потирая ушибленное заднее место, удивленно оглядывается. Вдоль бревенчатых стен подземного укрытия тянутся деревянные полки. На них под запыленным брезентом лежит очень много полезных и нужных вещей.

Фрумкин, с удовольствием тетешкая в руках старомодный, но вполне работоспособный «Гочкисс», радостно говорит комсомольцу:

— Надо же, сохранился, мой старый товарищ… Эх, сколько с этой дурой я во времена оны по здешним местам погулял…

— Дядя Фима, откуда все это? — с недоумением спрашивает Корж.

— А это, мой неожиданно нашедшийся племянничек, — с иронией говорит Фрумкин, — заложено еще в 1926 году, когда мы здесь с товарищем Градовым в Западно-Белорусскую коммунистическую партию играли… Впрочем, тебе про это рановато слушать. Ну что, комсомол, впечатлился? Владей! Подараю от щирого сэрдца![19]

22 июня 1941 года. 00 часов 30 минут.

Участок 11-й пограничной заставы. Берег реки Буг

В прибрежных кустах около пограничного столба № 81, в зеленых фуражках — политрук Ковалев и младший сержант Сорокин.

Тишина. Над речной волной серебрится лунная дорожка. И в эту дорожку вплывают черные тени! Одна, вторая, третья… вот уже полреки закрывают бесшумно двигающиеся, как призраки, резиновые лодки.

— Товарищ политрук, идут… — озабоченно шепчет Смирнов.

— Вижу. Спокойно, боец, спокойно… — отвечает Ковалев.

Политрук достает из полевой сумки телефонную трубку, находит у основания широкой ветлы замаскированный штекер, включается в сеть:

— Я второй, первый, ответьте! Первый, «Мотор-22»! Есть действовать по обстановке!

Когда черные тени пересекают середину фарватера, Ковалев встает, поправляет ремень, одергивает гимнастерку, проверяет, ровно ли сидит зеленая фуражка. Выходит к урезу воды, на белеющий речной песок…

— Внимание, вы нарушили Государственную границу Союза ССР! Приказываю немедленно остановиться! — голос политрука уверен, строг и громок.

В ответ с ближайшей лодки звучит выстрел.

Ковалев, обливаясь кровью, падает на песок под довольный гогот кучно сидящих на приближающейся к берегу лодке немцев.

В эту же секунду готовый к любой неожиданности Сорокин дает зеленую ракету… и в свете стремительно взлетевшей ввысь рукотворной звезды немцы видят, как поросшая густым кустарником часть русского берега медленно отделяется и практически бесшумно плывет, плывет, плывет — против течения…

Ретроспекция. Тонина

Все маленькие девочки очень любят играть в куклы. Оля Тонина в куклы не играла, но очень любила играть в солдатиков. И еще в кораблики.

Ну, играла, и играла себе… росла, росла и выросла… С золотой медалью окончила советскую школу — а значит, молодым везде у нас дорога!

Ан нет, оказывается, не везде… Военком в шею выпроводил из райвоенкомата барышню с комсомольским значком на белой блузке и школьной золотой медалью в руке. Но есть такая детская песенка: