События последних двух дней ошеломили Полетт. Она вдруг застыдилась того, что не смогла противостоять домогательствам Франко. Впрочем, неудивительно, решила Полетт, что ее чувства пришли в такое смятение. Ведь она до сих пор не знала того, с чем большинство женщин знакомится еще в ранней юности. Желание – это не любовь, но, может быть, присущий ей пуританский нрав заставляет ее вести себя так, словно это одно и то же?

Полетт не помнила, сколько пролежала так, пока, подняв взгляд, не обнаружила, что Франко стоит в дверном проеме. Немой и неподвижный, словно статуя.

Испуганная его агрессивным взглядом, она тяжело вздохнула.

– Что случилось?

– Почему ты не сообщила мне, что твой отец попал в больницу? – зло произнес Франко.

– Откуда ты узнал? – широко раскрыв глаза, спросила Полетт.

– Мой помощник Протос пытался с ним сегодня связаться. Он поставил меня в известность о случившемся, и я только что поговорил с доктором Марплом.

Полетт побледнела как мел.

– Почему ты мне не сообщила об этом? – сурово повторил Франко. – Почему не сказала, что у него депрессия?

Напуганная его суровым тоном, Полетт неуверенно поднялась с кровати.

– Я думала…

– О чем ты думала? Что для меня это не имеет значения? – Гнев Франко, казалось, был столь велик, что он с трудом выговаривал слова. – Выходит, ты считаешь, я способен довести человека до самоубийства?

Полетт вздрогнула.

– Я просто решила, ты сочтешь… что это не имеет отношения к делу.

– Не имеет отношения! – передразнил ее Франко.

– Папа очень переживает, что так подвел тебя, – услышала она свое слабое возражение.

Он смотрел на нее так, будто видел впервые. И было совершенно ясно, что ему не нравится то, что он видит.

– Прошлой ночью ты даже не пыталась рассказать мне, что твой отец так страдает… ты даже не намекнула, что он способен на… самоубийство.

– Я не думала, что для тебя это столь важно.

Побледнев, Франко отвернулся, руки его сжались в кулаки.

– Кажется, мне никогда прежде так не хотелось ударить человека, как сейчас, – гневно бросил он. – Неужели ты считаешь меня столь бесчувственным? И подумать только, я чуть не стал заниматься с тобою любовью! Да что уж такого подлого я совершил, чтобы относиться ко мне подобным образом?

Охваченная внезапным стыдом, Полетт потупила взгляд.

– Я… я…

– Если бы я знал, в каком состоянии находится твой отец, я бы сделал все, что в моих силах, чтобы облегчить его страдания. Все, что в моих силах, – угрюмо произнес Франко. – Или ты считаешь, что мои чувства к тебе превышают цену человеческой жизни?

– Нет, я не… – бормотала в смятении Полетт. И когда только она решила, что Франко являет собою само воплощение порочности? Когда и по какому поводу она сочла, что он лишен даже малейшей доли человечности? Господи, отчего же она так обманывала себя? Ибо она обманывала себя – и теперь видела это совершенно ясно. Вероятно, ей казалось легче чернить Франко и винить его во всех смертных грехах, чем взглянуть на меру собственной вины. И что хуже всего – не делала ли она этого нарочно, вместо того чтобы прийти к согласию с теми чувствами, которые вызывал в ней Франко?

– Ты же говорил, что в делах не бывает сантиментов, – отчаянно пыталась она защитить себя. – Ты же говорил, что мой отец интересует тебя лишь с точки зрения взаимоотношения цели и средств и что тебе неприятно обсуждать эту тему.

Услышав собственные жестокие слова, Франко вздрогнул, как от удара хлыстом.

– Я понятия не имел, что у твоего отца депрессия, и даже не подозревал ни о разводе твоих родителей, ни о смерти твоей матери, – проворчал он уже не столь агрессивно.

Полетт чувствовала себя ужасно виноватой. Абсолютно ясно, что прошлой ночью в «Ред Холле» ей следовало немедленно сообщить Франко о том, что случилось с отцом. Но ее разум был настолько затуманен созданным ею же самой образом Франко-садиста, что она предпочла промолчать.

– Да, ты прав, мне нужно было рассказать тебе обо всем, – услышала Полетт собственный шепот.

Франко сделал вид, что не расслышал ее слов.

– Завтра же встречусь с твоим отцом и успокою его. Не хочу, чтобы его депрессия лежала на моей совести, – заявил он, окатив Полетт полным осуждения взглядом. – И в довершение сообщу ему, что беру тебя на работу в качестве моего личного референта.

– Я собиралась…

– Поверь, – оборвал ее Франко, – если бы я знал вчера то, о чем знаю сейчас, я ни за что не притронулся бы к тебе! Только подумать о том, что ты хотела лечь в мою постель, самодовольно решив, будто жертвуешь собой ради спасения жизни отца! Это отвратительно! Мне хочется прямо-таки высечь тебя ремнем от моих брюк.

– Как ты смеешь! – вскрикнула Полетт.

Франко вдруг протянул руку, схватил ее за локоть и придвинул к себе, испугав резкостью своего жеста.

– Ты не мученица, сага… ты трусиха! – процедил он с издевкой. – Ты хочешь меня ничуть не меньше, чем я хочу тебя, но ты слишком упряма, чтобы так легко признать это!

– Прекрати! – зарыдала Полетт.

Франко отпустил ее так внезапно, что она, не удержавшись на ногах, снова повалилась на кровать. Резко развернувшись, Франко пулей вылетел из комнаты.

Полетт поднялась, захлопнула за ним дверь и прислонилась к ней спиной, чувствуя, как ее душу разрывают боль и отчаяние. Слезы струились по ее бледному лицу. Полетт понимала причину своего смятения, но причину боли понять не могла. Она не могла объяснить, почему так страдает, когда Франко смотрит на нее с неприязнью и презрением.

– …Это же потрясающая возможность для меня, – удовлетворенно продолжал Рональд Харрисон. – Перемена – именно то, что мне сейчас нужно, а я всегда любил Корнуолл.

Полетт ответила взволнованному отцу натянутой улыбкой. Франко предложил ему управление одной испытывающей в данный момент затруднения компанией в Плимуте. И отец, лишь несколько дней назад казавшийся совершенно разбитым человеком, был так возбужден столь очевидной верой Франко Беллини в его способности, что полностью переменился. Он расхаживал по комнате пружинистой походкой, и лицо его светилось энергией, чего Полетт не видела уже давным-давно.

– Большего понимания и чуткости от него даже невозможно было ожидать, – повторил Рональд уже в который раз. – Но я, конечно, не могу позволить ему списать те деньги, что я взял…

Полетт обратила на отца потрясенный взгляд.

– А Франко это предлагал?

– Да, но я не могу ему позволить так поступить. У меня есть несколько ценных антикварных вещей, и я намерен все распродать. Я должен вступить в новую должность с безупречным прошлым. Да и вообще, мне нельзя было оставаться в этом доме, где все напоминало о твоей матери, – сказал он с кислой гримасой. – Мне нужно было перестроить свою жизнь и уехать, как это сделала в свое время твоя мать. Полагаю, что верну Франко долг года за полтора, и, кто знает, если затяну потуже пояс, то, может, и раньше!