Ближайшая аптека располагалась в двух кварталах. Ни разу не бывавшая здесь, Ева почти с интересом прошлась вдоль стеклянных витрин, заваленных всевозможными препаратами. «Вот у Виолы в автомобильной аптечке наверняка завалялось что-нибудь в этом роде», – подумалось ей. Плавая в море специальных наименований, Ева размышляла, кто придумывает такие идиотские названия. Называли бы уж по-честному От головы. От живота. От глупости. От нежелательной беременности. «А это откуда у меня? Надо же, «нежелательная»! Это явно не мой случай. Мой случай названия иметь не должен. Его вообще в природе быть не должно. – Лицу вдруг стало прохладно. – Ну вот, опять разревелась», – с раздражением подумала Ева.

Народу было как-то уж слишком много. И все только и делали, что с любопытством разглядывали растрепанную девушку с синяками и ссадинами на лице, да еще с загипсованной рукой. Обложенная белым рука покоилась на самодельной перевязи из пояска. Поясок (подарок Марфы, избавиться от которого она еще не успела) был сплетен из ремешков и украшен монетками пенни с портретом королевы Елизаветы. Меньше всего Ева была озабочена эстетическими соображениями, когда сооружала эту перевязь. Но теперь она чувствовала себя опереточным инвалидом.

Когда подошла очередь, она наклонилась к окошку. «Что они его так низко делают? Специально, чтобы смотреть свысока на просящих?» – подумалось Еве, злой и смущенной как никогда.

Она попыталась воспроизвести заранее заготовленную и отрепетированную фразу:

– Э-э-э-э-э… Можно мне… Вы не могли бы…

– Что вам? – нетерпеливо и деловито осведомился мальчик («Форменный мальчик ведь! И как таких пускают в аптеку работать – для этого же специальные знания необходимы!» – возмутилась Ева), посматривая на избитую, явно хиппующую девчонку, впрочем, довольно ничего себе, и уже более доброжелательно: – Я вас слушаю.

– В смысле… Нет, ничего, – капитулировала Ева.

Выскочив из аптеки, Ева отдышалась, прислонившись к стене. Тут же, впрочем, отшатнулась от надежной опоры под осуждающим взглядом вышедшей из аптеки посетительницы, дамы возраста Виолы. И понеслась в сторону дома под укоризненное цыканье мегеры.

По пути к спасительному укрытию своей квартиры она заметила неоновые огни винного магазинчика. Всплыли в голове сюжеты прочитанных книг, в которых девочки-подростки пытались скрыть следы раннего полового созревания в виде той самой пресловутой незапланированной беременности. «Мне надо выпить виски. Или водку, или джин. Это, кажется, самое крепкое спиртное». Выбор напитка всегда зависел от страны проживания девочки-подростка. В буфете у Евы была припасена лишь бутылка шардоне.

– Дайте мне, пожалуйста… – Ева растерялась в многообразии этикеток, вполне способном соперничать с многочисленными названиями лекарственных препаратов, – что-нибудь крепкое.

К счастью, в этом мире виски чаще всего назывался виски, а водка – водкой. «Виола всегда предпочитала водку, – не к месту вспомнилось Еве, – или разбавленный спирт – в случае, если рядом приключался доктор Вайс». Несмотря на значимость бренда, в наименовании все же фигурировало название группы или подвида напитка.

– Коньяк, – насколько Ева помнила, крепостью он не уступал водке, обладая почти приятным вкусом, – не самый дорогой.

Забрав покупку, она зашагала домой, с гордостью неся пакет с бутылкой под мышкой. Оказавшись, наконец, дома, она запустила горячую воду в ванну. Это, по всем выкладкам, усиливало эффект от спиртного. Довольная своей осведомленностью, Ева радостно раздевалась под журчание воды. Раздался телефонный звонок.

– Алло, Ева! Я вчера тебе звонила, ты где пропадала?

Голос Марфы был похож на потусторонний глас, настолько он не вязался с текущим моментом. Окольными путями пробираясь из нереального мира, столь любимого Марфой, Ева ответила:

– Была занята. – «Тут, понимаешь, насиловали меня», – подумала Ева. – А ты что?

– Ну мы же договорились. Забыла, конечно! – убежденно сказала Марфа.

– Была занята, – упрямо повторила Ева. – Когда придешь?

– Я уже на подходе, знакомые подбросили. Ты как, примешь?

– Ad libitum[4].

– В смысле?

– Заходи.

– А! Ну ясно, открывай дверь.

Через считаные минуты в дверь зазвонили и, не надеясь на исправность звонка, забарабанили. Марфа влетела, повиснув у Евы на шее.

– Здорово! Это что? Бандитские пули? – изумленно оглядывая загипсованную руку, спросила она у Евы.

– Так, пустяки. Проходи.

Озираясь с видом посетителя музея, Марфа прошла в гостиную. Осмотревшись, попутно заглянув в кухню и ванную, Марфа спросила:

– Только что переехала?

– Почему? – не поняла Ева.

– Вообще-то коробок не видно. Ты что, так и живешь в этой халупе?

– Отчего же халупе? – оскорбилась за свою квартиру Ева. – Вполне приличное жилье.

– Ну-ну Понятно… – Марфа с сомнением оглядела комнату.

– Смотри что хочешь, – устало сказал Ева, откидываясь на спинку стула у рабочего стола. Кстати, для этого стул пришлось поднять – он валялся на полу, дополняя представшую перед глазами Марфы картину опустошения и разрухи.

Вглядываясь в предметы, как будто принюхиваясь, та разочарованно вздохнула:

– Нет. Ну, так не интересно. Здесь ничего такого быть не может.

– А я предупреждала, – отозвалась Ева, нетерпеливо постукивая ногтями по рабочему столу.

– Хотя… Это что, это же конинка! Здорово! Это надо оприходовать, – и, набрав номер на телефоне, Марфа закричала: – Супер, супер, ребята! Поднимайтесь, здесь есть чем горло промочить! – а затем обратилась к остолбеневшей Еве: – Мы весь день без заправки, то в одну галерею, то в другую… Ребята устали, а до дома пока доедешь.

Ева, чертыхнувшись про себя, с ненавистью посмотрела на пакет с бутылкой коньяка, забытый у порога.

Почти немедленно в дверь застучали, рискуя снести ее напрочь. Марфа, кинувшись к двери, остановилась – она все равно забыла закрыть ее. Квартира быстро заполнилась людьми. Пока одни озирались по сторонам, другие обнимали Еву, третьи откупоривали бутылку ужасно дорогого коньяка и разливали его по найденным («Откуда столько тары!» – недоумевала Ева) бокалам. Шум и гам заполнил квартиру, которая, казалось, впала в шок от такого непривычного обращения.

Спустя час уставшая Ева лежала в остывшей ванне, рассматривая автографы, оставленные ватагой художников и писателей из свиты Марфы на гипсе. Обещан был, при условии сохранения надписей лет на восемьдесят – сто, не больше, немалый барыш от его продажи. По привычке Ева анализировала особенности написания прописных и заглавных букв, завитков и наклона. Прервавшись, она строго приказала себе немедленно взять себя в руки и задуматься о существующем положении. Борясь из последних сил с расслабленностью и негой, охватившей все ее до крайности утомленное тело, Ева пыталась сосредоточиться на текущих проблемах.