Умбекка вздохнула.

Ей нельзя было предаваться подобным сомнениям.

Вынести и стерпеть можно было все.

— На редкость глупая девица, — сказала Эла.

Она повторила слова тетки, но чего больше было в её словах — насмешки или печали, — сказать было трудно. Эла оторвала взгляд от тарелки. Лицо её было болезненно-бледным, болезненной была и её худоба. Под глазами Элы залегли темные круги, некогда золотистые волосы приобрели цвет блеклой соломы. Как она переменилась! Какую цену она уплатила за все! Но тетка постоянно напоминала ей о том, что она сама совершила свой выбор. Не было смысла отрицать: Эла заслужила такую судьбу.

— О племянница, ну что ты! — наигранно рассмеялась Умбекка. — Я же говорила о служанке. Да, бывает, я тебя в чем-то упрекаю, но уж глупой никогда не называла!

— Вы называли меня и похуже. После Осады.

— Милочка! О чем ты говоришь! И в мыслях не было!

Осада Ириона — самая горькая глава в истории Эджландии.

Это случилось в мрачные дни сезона Короса, в Эпоху Искупления в год 994е, когда разразилась гражданская война. Некоторые говорили, будто война разрушила древнее королевство, а другие говорили, что война была предрешена, что таковой была судьба Эджландии. Войны сотрясали Эджландию не однажды, но во все времена жители страны воевали с соседним государством, Зензан. Но вышло так, что в конце цикла 994, впервые со времен племенного строя, слуги Агониса ополчились друг против друга. Война продолжалась весь последующий цикл. Потом это время стали называть просто — «девяносто пятый».

Между собой воевали два претендента на королевский престол, братья-близнецы — Эджард Алый, прозванный Красномундирником, и Эджард Синий, прозванный Синемундирником. С древних времен в землях, заселенных агонистами, так повелось, что «зеркальным детям», как здесь называли близнецов, давались одинаковые имена. Близнецов отличала друг от друга только одежда разных цветов. Люди полагали, что близнецы — две половинки единого существа. Однако каждой половинке отводилась своя, особая роль. По эджландской традиции только тому из близнецов, который первым появился на свет из материнской утробы, отводилась роль свободного человека, имевшего право жить полной жизнью. Близнец, родившийся вторым, получал роль фамилиара, компаньона, и не более того. О том, чтобы юные принцы правили совместно, и речи быть не могло. Наследником престола был Эджард Алый.

Джегенем Справедливый, отец принцев-близнецов, был великим реформатором, и во времена его правления орден Агониса лишился многих своих исконных привилегий из-за того, что в рядах его адептов расцвели пышным цветом угнетение ближних и взяточничество. Правда, партия храмовников долгое время пыталась вернуть себе былые права через суд. В это же время один изворотливый вельможа, Тренимель, принялся обхаживать Эджарда Синего. Вскоре этот принц, ярый агонист, уверовал в то, что его миссия состоит в том, чтобы свергнуть брата-безбожника.

Миновал целый цикл, в течение которого непрерывно шла война. В конце концов Эджард Алый, теснимый войсками брата, был осажден в Ирионском замке, но и тут ему не удалось спастись. Его предал самый верный, казалось бы, соратник — вероломный эрцгерцог. Король попал в плен, его отвезли в Агондон и там казнили. Эджард Синий, марионетка в руках злодея Тренимеля, стал королем.

Эла отодвинула тарелку.

— Тетя, если бы не я, где бы вы жили сейчас?

Непростой вопрос. Умбекка частенько жаловалась на судьбу, а племянница столь же часто задавала ей этот вопрос. Но как бы ни отвечала тетка, Эле всегда казалось, что она чего-то недоговаривает, не говорит ей правду. Умбекка отложила нож и вилку и уставилась на стоявший посередине стола канделябр.

— Я женщина безродная, племянница, — ответила Умбекка. — Не забывай, что мы с сестрой происходим из бедного семейства. Руанне посчастливилось завоевать сердце эрцгерцога, а мне, вследствие чрезвычайной щедрости и благородства твоего отца, посчастливилось стать её компаньонкой в её новой жизни. — Умбекка вздохнула. — Теперь Руанна мертва, а я стала компаньонкой её дочери. Бог Агонис каждому из нас отводит свою роль в этом мире, племянница. Стало быть, моя роль именно такова.

Некоторое время Эла сидела молча и вертела перед собой небольшую кружку с пивом. Затем она поинтересовалась:

— А мне какая роль отведена?

— То есть?

— Какова моя роль? Моя роль — огорчать вас, тетя? Именно это предназначил мне бог Агонис?

— Племянница, ты сама не знаешь, о чем говоришь, — пробормотала Умбекка и опустила глаза.

— Если бы не я, вы бы сейчас жили в Агондоне, — не унималась Эла. Однако она вовсе не хотела злить тетку, и в голосе её слышалась тоска. — Мы бы обе жили в Агондоне. Вы были бы самой главной среди женщин-храмовниц. А я была бы известной красавицей, и у меня было бы множество поклонников. — Эла накрутила на палец прядь волос. — Ну конечно, если бы у меня еще не было жениха. Тетя, вы только представьте себе, как это было бы чудесно… Мы бы готовились к свадьбе… Мы были бы так счастливы! Все были бы счастливы.

— Наверное.

— Кроме Джема. Потому что тогда не родился бы Джем.

— Да, — сухо кивнула её тетка. — Не родился бы. Кушай баранину, милочка. Пожалуй, она мягче, чем показалась мне поначалу.

В дверь постучали.

— Достойные дамы, могу ли я…

— Входите, входите, досточтимый Воксвелл!

Морщины на лице Умбекки мгновенно разгладились, и вообще она вся стала — олицетворенное гостеприимство. Она встала из-за стола и поплыла к дверям, раскинув руки в стороны. Прозвучали обычные приветствия:

— Госпожа Ренч, вы оказываете мне такую честь. Я недостоин.

— Ну что вы, что вы, досточтимый Воксвелл! Эла, позвони, позови Нирри.

Но Эла не позвонила. Она только пристально смотрела на гостя, но не потому, что видела его впервые. На самом деле она была с ним неплохо знакома.

Даже слишком хорошо.

Натаниан Воксвелл был кривоногим горбуном с вечно дрожащими мягкими руками и клочковатыми бакенбардами. Лысую голову его украшал выцветший парик. Передвигаясь странной, какой-то крабьей походкой, скривив тонкие губы в деланной улыбочке, он сжимал перед грудью свой кожаный мешок — так, словно принес его в подарок, но не решался преподнести.

— Да-да, рука у моей дражайшей супруги все еще побаливает, — говорил он Умбекке. — Надеюсь, вы понимаете, что она не могла разделить с вами бдение…

— Нет-нет, я совершенно не в претензии! — оборвала Умбекка излияния гостя. Рассмеялась, поджала губы, бросила взгляд в сторону Элы. Ее племянница почему-то думала, что мальчик был не в храме, а на ярмарке. Мысль нелепая, но говорить об этом не стоило, дабы не расстраивать Элу.