Мама записала нас на урок верховой езды на утро четверга.

Сегодня мы отправились на ферму на урок верховой езды. Папа решил, что мы должны устроить семейный день, и взял напрокат машину. Он назвал его нашей колесницей и объяснил мне, что это «Додж седан» 1936 года выпуска. Мама с сомнением осмотрела автомобиль, так как он выглядел довольно ветхим и имел несколько вмятин, но я была взволнована тем, что он наш на весь день, и мы можем ехать, куда захотим. Кенза собрала нам корзинки для пикника, и папа погрузил их в багажник. Затем мы расселись и отправились в путь. Сначала машина издала несколько хрустящих звуков, несколько раз подпрыгнула и заглохла, потому что папа не привык к ее управлению. Но потом он стал справляться чуть лучше, и все пошло гладко. Мы открыли окна как можно шире, чтобы ветер охлаждал салон, пока мы мчимся по улицам города. Однако вскоре нам пришлось закрыть их, потому что Аннет пожаловалась, что это портит ее прическу. Я возразила, что мы собираемся кататься на лошадях, а не танцевать с Оливье и компанией. Но в ту минуту мы ехали по очень пыльной проселочной дороге, и мама сказала, что, по ее мнению, нам действительно лучше закрыть окна.

Примерно через час мы прибыли на ферму. Там было много серебристых оливковых рощ, а также несколько рядов деревьев с блестящими зелеными листьями, которые папа назвал апельсиновыми садами. Очень красивое место! Загон для лошадей был окружен аккуратным белым забором. Вдалеке, напоминая размытую декорацию, виднелись голубые горы, и это выглядело очень умиротворяюще. Я сказала, что хотела бы как-нибудь съездить и поизучать горы, и папа ответил, что однажды мы сможем отправиться в дальнюю экспедицию, поскольку он уже освоил эту машину.

Нам с Аннет предстоял урок верховой езды. Мама с папой решили не тянуть время, пока солнце не стало слишком жарким. Поэтому мы сразу отправились в конюшню, где белые голуби тихо переговаривались друг с другом, устроившись на маленьких скворечниках, висевших на карнизах, и в других местах. Очень милый человек по имени Хамид седлал наших лошадей. Моя была прелестной гнедой кобылой с белым пятном на лбу. Хамид окликал ее Наджима, что означало «звезда». Лошадь Аннет звали Маргаритой, потому что она была такой же белой, как дикие маргаритки краю пастбища.

Хамид медленно провел нас по двору за конюшней, чтобы мы могли познакомиться с Наджимой и Маргаритой и дать им возможность узнать нас получше. Когда мы жили в Нейи, мы брали несколько уроков верховой езды в Булонском лесу, так что нам не потребовалось слишком много времени, чтобы почувствовать себя комфортно. Затем он вывел своего собственного коня – высокого черного жеребца по кличке Малик – и захватывающе лихо вскочил в седло, даже не прибегая к ступенькам для посадки.

Мы помахали маме и папе, которые сидели в тени, держась за руки и слушая голубей, и последовали за Хамидом и Маликом по грунтовой дороге параллельно линии гор. Мы чудесно прокатились через апельсиновую рощу. Потом добрались до луга на другой стороне и пустились легким галопом. Луг напоминал ковер из полевых цветов – лютиков, маргариток и розовой мальвы. Это заставило меня вспомнить о красочных коврах, развешанных в Хабусе. Когда мы ехали по нему, цветы шуршали, как складки лучшего вечернего шелкового платья мамы. Хамид сказал, что уже через пару недель короткая весна закончится, цветы исчезнут, останутся только сухая трава и пыль. Маргарита, оправдывая свое имя, подошла к маргариткам, чтобы поесть. Даже Аннет забыла о своем вечном недовольстве и смеялась над этим до упаду. Мы отвели лошадей к ручью, протекавшему вдоль границы фермы, и как следует напоили их. Ручей весь порос незабудками и темно-зеленым водным крессом. Хамид объяснил, что вода очень чистая, так как она образуется при таянии снега на вершинах самых высоких гор. Трудно представить, что в таком жарком месте может быть снег. Оказалось, летом ручей полностью пересыхает.

Затем мы медленно отправились обратно, и я несколько раз глубоко вдохнула деревенский воздух, в котором так приятно смешались запахи лошадей кожаной сбруи, и слабый аромат цветов, испускаемый миндальными деревьями, мимо которых мы проезжали. Вернувшись в конюшню, мы угостили своих лошадей кукурузой, я погладила Наджиму по шее и пообещала, что скоро вернусь, и мы снова увидимся. Потом мы присоединились к маме и папе, которые только что вернулись с прогулки.

Мы расстелили коврик для пикника под огромной старой оливой, ствол которой был искривлен, как в сказке братьев Гримм. Полуденная жара здесь была не такой нестерпимой, как на городских улицах, и воздух был наполнен стрекотанием цикад и щебетом крошечных птиц, которые порхали среди серебристых листьев над нашими головами. Кенза испекла восхитительный пирог, фаршированный специями, орехами и изюмом, и еще у нас был лимонад. После этого мы очистили маленькие апельсины, такие сладкие и терпкие, что у меня потекли слюнки. Их дольки мы ели вместе с миндальными печеньями. Папа объявил, что это пир, достойный султана, и все согласились.

Мама положила голову ему на плечо, и он очень нежно поцеловал ее в макушку. Было приятно видеть, что здесь, в сельской местности, она выглядит намного счастливее и спокойнее. Обычно она была довольно нервной в городе, где, по ее словам, и французская-то полиция плоха, а уж гестапо не вызывает у нее ничего, кроме мурашек на коже. Возможно, когда мы поедем в Америку, мы сможем жить в сельской местности на ферме с лошадьми. Мне бы этого хотелось.

После обеда мой желудок был так набит вкусной едой, что я растянулась на коврике для пикника и позволила солнечному свету ослепить мои глаза. Золотой свет и серебряные листья, казалось, сплетались в богатый гобелен. Не исключено, что я задремала на минуту или две. Когда же снова открыла глаза, я села и, прислонившись спиной к удобному стволу дерева, стала наблюдать за лошадьми, удовлетворенно жующими сено в загоне. Высоко над ними на фоне голубого неба парила хищная птица. Нам казалось, что она будто застыла там. Это напомнило мне о продавщице снов с ее яркими глазами и похожими на когти пальцами с узорами из хны. На мгновение у меня даже возникло искушение рассказать папе и маме о моем визите к ней. Но я передумала, потому что Аннет просто презрительно бы надо мной посмеялась, а мама, возможно, не позволила бы мне снова поехать в медину с Кензой и Ниной, если бы решила, что я слушаю то, что она называет суеверной чепухой. Однако это не было чепухой, потому что помогло мне гораздо лучше спать и перестать видеть плохие сны.

Внезапно птица что-то заметила и спикировала вниз со скоростью стрелы. Когда она снова поднялась в воздух, в ее когтях извивалась змея. Это заставило меня почувствовать себя дурно, потому что сцена, которая всего секунду назад была такой красивой и мирной, превратилась во что-то довольно жестокое. Остальные этого не видели. Птица улетела прежде, чем я успела указать на нее, и в каком-то смысле я была рада, потому что не хотела нарушать покой своей семьи.

Когда мы вернулись домой, я приняла ванну, чтобы хорошенько смыть пыль и пот. Сейчас у меня с непривычки ездить верхом сильно болят ноги. Надеюсь, после свежего деревенского воздуха я снова хорошо высплюсь сегодня ночью. Но мне не дает покоя образ птицы со змеей в когтях, и от этого меня начинает подташнивать, точно так же, как в медине, когда я увидела заклинателя змей.