Военно-революционная власть пыталась заняться наведением порядка, как его понимали радикально настроенные солдаты. 18 ноября ВРК Западного фронта выпустил приказ о расстреле мародеров и погромщиков на месте преступления[156] (в целом в России смертная казнь была отменена, и введение ее на фронте считалось одним из основных преступлений Керенского).

20 ноября открылся II съезд армий Западного фронта. Председателем съезда 407 голосами при 2 против и 47 воздержавшихся был избран лидер большевиков А. Мясников. Таким образом, большевики и левые эсеры имели подавляющий перевес на съезде. Социалисты атаковали большевиков малыми силами, обвиняя их в намерении разогнать Учредительное собрание, репрессиях против социалистов и неспособности остановить голод. Но все тщетно – истосковавшиеся по мирной жизни солдаты и рабочие дали резолюции Володарского 500 голосов при 24 против и 26 воздержавшихся. Интересно, что некоторые делегаты голосовали за резолюции и большевиков, и эсеров (эсеры получили 51 голос, меньшевики – 22).[157] То есть настроение делегатов было подвижным, они поддерживали большевиков не безусловно.

Солдаты рвались домой, но пока им предстояло какое-то время оставаться в окопах. Так что съезд сосредоточился на резолюции, куда делегаты записывали свои солдатские нужды: усилить контроль за снабжением, чтобы не воровали по дороге, транспортировать грузы с вооруженной охраной, вести учет запасов, ввести твердые цены на продукты первой необходимости, реквизировать продовольствие у помещиков, теплое обмундирование и сапоги выдавать только частям на позиции, освободить поезда от задач перевозки военного снаряжения – чтобы перевозили только продовольствие и обмундирование.[158] Было решено уничтожить знаки различия, после чего несколько революционных офицеров сорвали и растоптали в зале свои погоны.[159]

24 ноября Мясников был избран на съезде главнокомандующим фронтом. В новый фронтовой комитет были избраны 80 большевиков, 10 левых эсеров, 6 эсеров и 4 меньшевика. 25 ноября фронтовой съезд решил создать Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов (Облискомзап), который стал органом региональной власти в Западной области и на Западном фронте.

Главкозап Мясников создал реквизиционные комиссии, которые в сопровождении солдат двинулись искать в области продовольствие для снабжения армии – пока у помещиков. Здесь советские вооруженные отряды сталкивались с группами, грабившими фольварки на свой страх и риск. Доходило до вооруженных столкновений с «мародерами».[160] Победив в борьбе за войско и власть, большевики получали и бремя сложнейших проблем, которые нужно было срочно решать.

Но ключевая ставка в борьбе за армию еще не была разыграна. И находилась эта Ставка в Могилеве.

В ноябре Ставка Верховного главнокомандующего стала ключевым пунктом, без контроля над которым Совнарком не мог чувствовать себя устойчиво. Именно отсюда и с Дона могла прийти «новая корниловщина». Но Могилев был ближе к Петрограду, чем Ростов-на-Дону.

После того как стало ясно, что не удастся протолкнуть к Петрограду войска, настроенные антибольшевистски, позиция Духонина в отношении большевиков изменилась. Они оказались не так уж эфемерны. Теперь Духонин видел свою задачу в том, чтобы «принять все меры, чтобы удержать войска на позиции, не открыть фронта и вывести их из возможности гражданской войны».[161] Ставка была готова «пассивно бороться с ними, отстаивая от них распорядок в армии».[162] Ставка занимается своим делом, не мешая Совнаркому считать себя правительством в Петрограде.

Но большевики не были источником беспорядка в армии, он вытекал из настроения солдатской массы, и большевики лишь оседлали это настроение. Так что тактика Ставки оказалась проигрышной. Она просто не могла опереться на какие-то значительные силы. А без этого не могла сохранять иммунитет своей деятельности перед лицом Совнаркома.

Духонин, заявивший о своем невмешательстве в вопросы формирования правительства, был готов общаться с большевиками через посредничество управляющего Военным министерством генерала А. Маниковского. Однако большевики не собирались признавать автономию Ставки даже на время, потому что важнейшим направлением их политики было срочное заключение перемирия на фронте.

7 ноября Совнарком потребовал от Духонина немедленно приступить к переговорам о перемирии. 9 ноября Духонин во время разговора по прямому проводу с Лениным, Сталиным и Крыленко поставил ряд вопросов: «1) имеет ли Совет Народных Комиссаров какой-либо ответ на свое обращение к воюющим государствам с декретом о мире; 2) как полагалось поступить с румынской армией, входящей в состав нашего фронта; 3) предполагается ли входить в переговоры о сепаратном перемирии и с кем, только ли с немцами или и с турками или переговоры будут вестись нами за общее перемирие». Советские лидеры ответили, что из их радиограммы от 7 ноября ясно, что речь идет «о немедленном начале переговоров о немедленном перемирии со всеми воюющими странами», но Духонин не имеет права замедлять посылку парламентеров какими-либо предварительными вопросами. Духонин в свою очередь считал, что без решения этих технических вопросов «невозможно ведение переговоров», на что Ленин и его товарищи ответили, что технические вопросы будут решаться по мере их возникновения в ходе переговоров, и ультимативно потребовали от и. о. командующего такие переговоры начать. Тогда Духонин перешел к внутриполитической сути дела: он не может вести переговоры от имени Совнаркома. «Только центральная правительственная власть, поддержанная армией и страной, может иметь достаточный вес и значение для противников, чтобы придать этим переговорам нужную авторитетность, для достижения результатов».[163] В общем, не ваше это дело – вступать в переговоры о мире. Вот образует Учредительное собрание авторитетное правительство – с ним немцы в переговоры и вступят.

Тогда Ленин, Сталин и Крыленко объявили Духонину о его увольнении с должности «за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям». При этом Духонину было приказано продолжать дела до прибытия нового главкома Н. Крыленко или уполномоченного им лица.[164]