– Не важно, – сказала Таски. – Дело не только в них. Есть еще связи с инвесторами. Теперь они не станут переносить деловые встречи, как раньше.

– Прогибаются под янки ради пары долларов?

– Да бросьте. Если они добьются того, чтобы сюда потекли доллары, я не против. Но ради вас они спешить не будут, и не важно, кто там умер. А что, кто-то умер?

* * *

Корви не понадобилось много времени на поиски. Вечером следующего дня она вошла в мой кабинет с папкой в руках.

– Мне только что прислали это по факсу из Уль-Комы, – сказала она. – Я шла по следу. Это даже не так сложно, если знаешь, с чего начать. Мы оказались правы.

И вот она, наша жертва преступления. Вот ее досье, ее фотография, наша посмертная маска – и внезапно, да так, что перехватывало дыхание, – ее прижизненные фотографии, черно-белые и смазанные при передаче по факсу, но тем не менее. На них наша мертвая женщина улыбалась и курила сигарету – ее застигли на середине фразы, с открытым ртом. Наши нацарапанные пометки, предположения, а теперь и другие записи – сделанные красной ручкой, уже без вопросительных знаков – факты о ней. Под выдуманными именами – ее настоящее имя.

– Махалия Джири.

За столом (антикварным, если это кого-то интересует) собрались сорок два человека и я. Сорок два сидели напротив лежащих перед ними папок. Я стоял. В углах комнаты два секретаря вели стенограмму заседания. На столе стояли микрофоны, а рядом с ним сидели переводчики.

– Махалия Джири. Двадцать четыре года. Американка. Всю эту работу, дамы и господа, проделала мой констебль, констебль Корви, эту информацию собрала она. Все сведения, которые содержатся в полученных вами документах.

Не все они их читали. Некоторые даже не раскрыли свои папки, лежавшие на столе.

– Американка? – спросил кто-то.

Всех двадцать одного представителя Беша я не знал. Часть знал, но не всех. Женщина средних лет с полосатыми, как шкура скунса, волосами, похожая на ученого-киноведа, – Шура Катриния, министр без портфеля. Ее уважали, но ее карьера уже клонилась к закату. Михель Бурич, социал-демократ из официальной оппозиции, – молодой, способный, достаточно амбициозный, чтобы работать в нескольких комитетах (по безопасности, по торговым делам, по искусству). Мэр Йордж Седр, лидер правого Национального блока, с которым премьер-министр Гаярдич образовал коалицию (что вызвало скандал) – несмотря на то что у Седра была репутация не просто задиры, а задиры не очень-то компетентного. Явид Нисему, заместитель Гаярдича по культуре и председатель комитета. Другие лица были мне знакомы, и, если приложить, усилия, я мог бы вспомнить их имена. Их коллег из Уль-Комы я не знал. Я не очень пристально следил за внешней политикой.

Большинство улькомцев листали подготовленные мною документы. На троих были наушники, но остальные знали бешельский достаточно хорошо, чтобы меня понять. Я чувствовал себя странно оттого, что мне не нужно не-видеть этих людей в официальной улькомской одежде – мужчин в рубашках без воротников и темных пиджаках без лацканов, немногочисленных женщин в платках, окрашенных в запрещенные в Бешеле цвета. Но, с другой стороны, сейчас я находился не в Бешеле.

Надзорный комитет заседает в огромном барочном, частично отремонтированном колизее, расположенном в центре Старого города Бешеля и Старого города Уль-Комы. Это одно из немногих мест, которые называются одинаково в обоих городах – «Копула-Холл». Все потому, что он – не пересеченное здание, не одно из тех, где сплошная земля сменяется иной, один этаж или зал в Бешеле, следующий – в Уль-Коме. Нет, внешне оно находится в обоих городах, а внутренне по большей части или в обоих, или ни в одном из них. Все мы – по двадцати одному законодателю из каждого государства, их помощники и я – встретились на стыке, в промежутке, на своего рода границе, построенной над другой границей.

Я чувствовал здесь еще чье-то присутствие – присутствие тех, из-за которых мы здесь собрались. Возможно, нескольким из нас сейчас казалось, будто за нами наблюдают.

Пока они листали бумаги, я еще раз поблагодарил их за приглашение. Немного лести в политике не помешает. Заседания Надзорного комитета проходили регулярно, но мне пришлось ждать несколько дней. Несмотря на предупреждение Таскин, я попытался собрать чрезвычайное совещание, чтобы как можно быстрее передать ответственность за Махалию Джири. (Кто же хочет, чтобы ее убийца гулял на свободе? Это же идеальная возможность все исправить.) Но такое совещание, похоже, можно было организовать только по случаю эпохального кризиса, гражданской войны или катастрофы.

А может, созвать собрание в неполном составе? Нехватка нескольких людей, разумеется, не… Но нет – мне быстро сообщили, что это абсолютно неприемлемо. Таскин оказалась права. Я с каждым днем терял терпение, и тогда она вывела меня на своего лучшего агента – доверенного секретаря одного из министров, входивших в комитет. Тот объяснил, что Бешельская торговая палата в данный момент проводит одну из многочисленных торговых ярмарок с участием иностранных компаний и поэтому можно не рассчитывать на присутствие Бурича, который с успехом организует подобные мероприятия, Нисему и даже Седра. Что Катриния встречается с дипломатами. Что Хуриан, директор улькомской биржи, назначил встречу с министром здравоохранения Уль-Комы, которую нельзя перенести, и так далее. Поэтому чрезвычайного заседания не будет. Расследование убийства молодой женщины откладывается еще на несколько дней, вплоть до заседания, на котором, в промежутке между рассмотрением вопросов о диссенсе, об управлении общими ресурсами – крупными линиями энергопередач и системами канализации, а также самых запутанных случаев пересечений в зданиях, – мне дадут двадцать минут для доклада.

Возможно, кто-то и знал, как работает Надзорный комитет, но меня его махинации никогда не интересовали. Давным-давно я уже два раза представлял перед ним свои дела. Тогда, конечно, состав комитета был другим. В обоих случаях представители Бешеля и Уль-Комы едва не приходили в ярость при виде друг друга: в то время отношения между нами были хуже, чем теперь. Даже когда жители обоих городов выполняли небоевые задачи, служа противоборствующим сторонам вооруженных конфликтов – например, Второй мировой (не самый славный эпизод в летописи Уль-Комы), Надзорный комитет все равно заседал. Однако, насколько я помнил школьные уроки истории, комитет не собирался во время двух коротких и имевших катастрофические последствия войн между двумя городами. Как бы то ни было, теперь наши государства, хотя и довольно сдержанно, пытались восстанавливать какое-то подобие дружественных отношений.

Из всех моих дел, требовавших вмешательства Пролома, это оказалось самым срочным. Первое дело, как и большинство рассматриваемых, было связано с действиями контрабандистов: одна банда из западной части Бешеля начала продавать наркотики, выделенные из улькомских лекарств. Контрабандисты подбирали коробки рядом с пригородами, там, где заканчивается ведущая с запада на восток железнодорожная ветка – одна из двух, которые делят Уль-Кому на четыре сектора. Их контакт в Уль-Коме сбрасывал коробки с поездов. На севере Бешеля есть небольшой участок, где сами железнодорожные пути пересечены и служат путями также и в Уль-Коме. Длинные участки путей, идущих на север из обоих городов-государств, тоже общие – они связывают нас с северными соседями, ведут через горное ущелье к нашим границам, где становятся единой линией не только в экзистенциальной легальности, но и простым фактом, куском металла. Вплоть до национальных границ эти рельсы представляют собой две отдельные железные дороги, у каждой из которых своя юрисдикция. В некоторых случаях коробки с медикаментами были выброшены в Уль-Коме и остались лежать там, у заброшенных путей, среди кустов. Но в Бешеле их подбирали, и это был пролом.