В БАМЛАГе, столица которого разместилась в городе, переименованном по злой иронии судьбы из Алексеевска в Свободный, к Флоренскому, однако, отнеслись со всей возможной в тех обстоятельствах уважительностью и весьма прагматически». Вместе с известным богословом Петром Коптеревым его определили работать на мерзлотную станцию. Эта сковородинская «мерзлотка» была на хорошем счету — там еще с 1927 года впервые в мире стали проводиться исследования вечной мерзлоты на серьезной научной основе. И по-видимому, новая задача по-настоящему увлекла Павла Александровича.

«Начинаю большие работы по изучению физики вечной мерзлоты, — писал Флоренский своей жене Анне Михайловне из Свободного в декабре 1933 года. — Готовлю программу работ, читаю литературу. Примерно месяца через два уеду отсюда на мерзлотную станцию, где можно будет поставить экспериментальные работы… Надеюсь сделать кое-что полезное для экономического развития тех районов, где имеется мерзлота…» Из Сковородино (апрель 1934 года): «Мы тут работаем достаточно — делаем опыты, зарисовки, чертежи, разбиваем лед, снимаем разрезы, пишем. За эти два месяца кроме мелких работ написали две довольно большие и отправили их в Академию наук на мерзлотный съезд… Довольно часто проходят заседания кружка по изучению мерзлоты, где я сделал уже четыре доклада, пишу в каждом номере стенной газеты «Победить мерзлоту». Строим широкие планы…»

Ему разрешали читать лекции заключенным. В конце июля к Флоренскому в Сковородино на свидание приехала жена с младшими детьми. Но чья-то злая воля продолжала преследовать ученого. 17 августа 1934 года его возвратили со сковородинской «мерзлотой» в Свободный и поместили там в изолятор. А 1 сентября отправили со спецконвоем в Соловецкий лагерь, где осенью 1937 года ученый погиб.

Делами «мерзлоты» продолжал заниматься Коптерев, которому и суждено было заявить об открытии, поразившем научный мир. Болотная дафния, пролежавшая в мерзлом грунте многие тысячи лет, ожила и даже начала размножаться Это открытие сделало настоящий переворот в биологии и практической медицине и открыло Коптереву путь домой. В 1940 году в соавторстве с бывшим начальником Сковородинской мерзлотной станции Быковым Коптерев издал книгу «Вечная мерзлота и строительство на ней».

О том что под землей идут исследования, разумеется, не догадывался воздушный разведчик Кириллов, когда пролетал над «Сковородкой», расположенной в узкой и унылой долине. Видел, конечно, как среди серых бараков копошились люди. Под крышей одного из сараев находился вход в холодную шахту, и там, за тщательно изолированными от проникновения летнего тепла тамбурами, несколько людей чудаковатого вида ковырялись в заледенелом болотистом грунте.

Добросовестно выполняя практическую задачу — дать научные рекомендации по строительству железной дороги — ученые надеялись найти нечто гораздо более ценное. Нет, не золото, не платину и не алмазы. Мечтали о раскрытии великой тайны жизни, стремились отыскать ключи к бессмертию человека. Им удалось продвинуться на этом пути намного дальше, чем другим. Они нашли то, что предполагали только фантасты, какая-то ничтожная дафния — водяная блоха, болотный рачок размером чуть больше булавочной головки — после столетий вышла из анабиоза, принесла потомство и… дала толчок развитию криогенной хирургии — лечения с использованием глубокого охлаждения тканей, показала путь к спасению многих тысяч людей.

Впрочем, о великом открытии, которое было сделано в шахте сковородинской «мерзлотки», штурман Кириллов узнал лишь десятилетия спустя в Антарктиде от своих пассажиров и товарищей по экспедиции — специалистов — мерзлотников.

Как стало известно после войны, станция Рухлово (Сковородино) фигурировала и в варианте плана «Кантокуэн» («Особые маневры Квантунской армии»), разработанном в генеральном штабе японской армии, который надлежало осуществить в случае падения Москвы в 1941 году. Планировалось форсировать Амур и развивать наступление на Запад из района Рухлово — Большой Хинган в направлении Байкала…

Фактически от холодной «Сковородки» начинался великий по дальности Неверский тракт — единственная сухопутная линия, связывающая Транссиб с Якутией и золотоносной Колымой, — Амуро-Якутская магистраль, знаменитый АЯМ. По соседству располагался Большой Невер с огромными пакгаузами, резервуарами горючего, автобазами, ремонтными мастерскими. Отсюда караваны тяжелогруженых машин уходили на север в немыслимую даль. И почти половину груза составлял бензин и запасные части для собственного потребления…

На Транссиб летчики выходили довольно часто, чтобы по рельсовому пути точнее сориентироваться на местности. Этот маневр назывался «сверкой маршрута с компасом Кагановича» — наркома путей сообщения. И вот однажды, пролетая над железнодорожной линией, Кириллов увидел внизу необычный поезд. Запряженные цугом два мощных паровоза поднимали на перевал относительно небольшой, но, видно, очень тяжелый состав, как вначале показалось, цистерн. И еще третий паровоз-толкач помогал им сзади, чадя черным дымом. Приглядевшись, Кириллов понял, что это спецплатформы, на которых стоят баки, обернутые брезентом. «Наверное, это оборудование для какого-нибудь химзавода», — решил про себя штурман, и единственное, что его удивило — брезентовое покрытие: химическое оборудование не боится ни кислот, ни щелочей, а тут такие нежности — от дождя укрыли.

Ошибся штурман — под брезентом были детали корпусов подводных лодок, которые везли по Транссибу в порт Владивосток, кстати, к месту будущей службы призывника Михаила Кириллова — краснофлотца-подводника.

Несколько раньше, в морозные дни ноября 1933 года жители Забайкалья с удивлением и тревогой смотрели на медленно проплывавший мимо станций грузовой поезд. В центре состава на длинной, в четыре тележки, восемнадцатиосной платформе громоздилась укутанная брезентом какая-то огромная машина, своими очертаниями похожая на подъемный кран. Но всеобщее беспокойство поезд вызывал не своим необычным видом — на Великом Сибирском пути всякое видали, здесь даже на бронепоезда мальчишки не сбегались глазеть. Настораживало то, что состав двигался на восток в нарушение железного порядка — он шел по «нечетному» (по железнодорожной терминологии), то есть встречному, ведущему с востока пути. А так случалось, когда на Транссибе происходила авария. Если же понадобилось перегонять столь мощный подъемный механизм, значит, на линии произошло какое-то тяжелое крушение, а может быть, даже обрушился мост.

Однако слухи о катастрофе не подтвердились. Железнодорожники успокоили население, объяснив, что производится транспортировка сверхтяжелого груза — неразборного оборудования для нефтехимического завода. А пустили его «против течения», потому что нечетный путь на этом участке Транссиба чаще использовался для пропуска порожняка, поэтому он менее изношен, чем четный. Пропустив тяжеловес, путейцы вышли на линию, чтобы обследовать рельсы, устранили неисправности, и спустя сутки еще два таких же поезда проследовали на восток — и тоже по нечетному.

На самом же деле речь шла об операции военной и строго секретной: из Ленинграда во Владивосток доставлялась батарея из трех железнодорожных артиллерийских транспортеров ТМ-1–14 с пушками особо крупного калибра — 356 миллиметров. Эти монстры метали снаряды весом от 500 до 700 килограммов на расстояние до 52 километров. Предназначались они прежде всего для борьбы с линкорами противника, а поскольку обладали способностью разворачиваться на 180 градусов, то могли поражать и дальние наземные цели.