«Он будет выглядеть как письменный стол, — продолжал Буш, — и, хотя им предположительно можно будет управлять на расстоянии, это прежде всего предмет мебели, за которым работают. На верхней панели разместятся наклонные полупрозрачные экраны, на которые можно будет проецировать информацию для удобства читающего. Прибор будет снабжен клавиатурой и комплектами кнопок и рычажков. В остальном он будет похож на обычный стол. В одном конце расположится хранилище информации. Сохранность основного ее массива будет обеспечена благодаря усовершенствованной микропленке. Лишь незначительная часть пространства внутри мемекса будет отведена под накопление информации, основное место займет механизм».

Буш описал области задач, которые сможет решать этот «стол», в том числе создание некоего подобия гиперссылок и поиск информации по запросу, — сейчас нам в этом помогает Всемирная паутина. Однако в представлении Буша задачи должны были решаться при помощи рычажков и микрофильмированных фотоснимков и текстов. А чтобы получить доступ к тысячам и тысячам страниц микрофильмов, содержащих «книги, записи и переговоры» пользователя, пришлось бы крутить специальные зубчатые колесики.

Сейчас большинство функций бушевского «мемекса» выполняется устройствами, гораздо более компактными, нежели письменный стол, и у многих из нас есть подобные устройства. Лишь один из прогнозов Буша пока не реализован; впрочем, все указывает на то, что и за ним дело не станет. Он писал о хранении и доступе к личным переговорам, однако большая часть общения, не считая электронной переписки, протекает устно, и никто пока не занялся хранением и обеспечением доступа к этой информации (естественно, за исключением спецслужб).

Но скорее всего, тот день, когда при желании все сказанное кому бы то ни было в любое время суток можно будет записать, сохранить, переработать и проанализировать при помощи портативного устройства, уже не за горами. Разумеется, чем больше информации мы накопим, тем важнее будет обеспечить к ней удобный доступ. В 2002 году ученые из университета Карнеги-Меллон сконструировали и испытали аппарат для записи каждого разговора, в котором участвует его обладатель, и дальнейшего доступа к этим данным, что стало бы хорошим подспорьем для тех, кто плохо запоминает лица или с трудом сопоставляет их с именами.

Устройство состоит из двух микрофонов и миниатюрной камеры, его закрепляют на лацкане и подсоединяют к ноутбуку, который носят за спиной. Один микрофон — направленный — улавливает голос владельца, другой охватывает более широкую область и может записывать голос второго участника беседы. (Но полностью записываются реплики только одной стороны, поскольку законы США запрещают записывать разговор, не заручившись согласием обеих сторон.) Самая интересная часть аппарата — камера. Она нужна не столько для фиксации беседы на видео, сколько для того, чтобы заполучить изображение лица собеседника.

Видео- и аудиоинформация о внешности и голосе собеседника вместе с репликами владельца записывается на ноутбук. Задача устройства, по замыслу ученых, — помочь памяти владельца при следующей встрече с этим собеседником. Компьютер запечатлевает изображение каждого нового собеседника и сравнивает его с лицами всех, с кем владелец общался прежде. Он также сравнивает пробную короткую запись голоса собеседника с голосами всех прошлых собеседников. Совокупность этих двух методов — запечатление лиц и запоминание голосов, — по мнению ученых, позволяет с очень высокой степенью достоверности установить, встречался ли новый собеседник владельцу до этого. Если да, то компьютер, восстановив и проанализировав прошлый разговор, быстро и, скорее всего, фрагментарно прокрутит его владельцу, что даст возможность «преодолеть возрастные и прочие границы способности к запоминанию и воскресит в памяти подробности, полезные для данного разговора».

Хотя с того момента, как ученые из университета Карнеги-Меллон опубликовали свой доклад, прошло немного лет, компьютерные технологии за это время существенно эволюционировали: физические размеры накопителей информации уменьшились, появились новые программы для распознавания внешности и голоса. И недалек тот день, когда (при желании) все проделанное нами за день сможет быть зафиксировано в виде изображения и звука и оставлено храниться на любой срок.

Разумеется, этот подход таит в себе некоторую опасность. Каждый, кто хоть раз терял ноутбук, мобильник или ежедневник, успел убедиться: чем больше данных о своей жизни мы держим в искусственных, внешних накопителях информации, тем меньше мы можем полагаться на собственную память.

Платон писал о подобной опасности задолго до изобретения компьютеров. В диалоге «Федр» один из его героев — Сократ — приводит слова египетского царя Тамуса, который высказывает опасения, связанные с появлением письменности: «В души научившихся им [письменам] они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою»[21].

Математики ничего не принимают на веру без доказательств. Прежде чем прийти в ходе сложных построений к тому или иному умозаключению, нужно убедиться, что каждый этап пути, начиная с самой вроде бы очевидной отправной точки, строго и тщательно обоснован. В случае с хитрым вопросом, дает ли 1 + 1 в сумме 2, нужно для начала разобраться, что такое 1, потом перейти к рассмотрению, что такое 2, и, наконец, установить, что сумма 1 и 1 идентична тому, что вы понимаете под числом 2.

Поводом к этим рассуждениям послужил важный и внушительный трехтомный труд Альфреда Норта Уайтхеда и Бертрана Рассела «Principia Mathematica» (1910–1913)[22], в котором на доказательство того, что один плюс один равно двум, отведено не менее половины страницы. («Полстраницы» — это еще очень консервативная оценка, один математик писал: «Книга Уайтхеда и Рассела “Principia Mathematica” известна тем, что на протяжении тысячи страниц доказывает, что 1 + 1 = 2».)

Рассел, которому часто возражали, что, мол, в доказательстве элементарных арифметических равенств нет никакой нужды, писал: «“Ничто не заставит меня усомниться, что 2 и 2 в сумме дают 4”, — скажете вы. И будете правы практически всегда, за исключением крайних случаев — ведь только в крайнем случае вы сомневаетесь, что вот это конкретное животное — собака, а вот эта конкретная длина — менее метра. Два — это не просто цифра, а количество, и заявление “2 и 2 будет 4” лишено смысла, если не применяется на практике. Две собаки и еще две собаки — всего несомненно четыре собаки, но бывает так, что вы не уверены, собаки ли две из них. “Ну, это в любом случае четыре животных”, — можете сказать вы. Однако существуют микроорганизмы, о которых нельзя с определенностью сказать, принадлежат ли они к царству животных или растений. “Ладно, четыре живых существа”, — скажете вы. Но опять же, иногда не так-то просто разобраться, идет ли речь о живых или неживых организмах. В итоге вы будете вынуждены сказать: “Две сущности и еще две сущности — всего четыре сущности”. Тогда растолкуйте мне, что вы подразумеваете под “сущностью”, и мы закончим этот спор».