Сегодня она просто-напросто забыла. Слишком уж давно организовали этот званый ужин. Хэтти была мастером припереть человека к стенке. Еще в июле, в водовороте новой страсти, она связала Эмму обещанием.

– Что делаешь восемнадцатого октября?

Вопрос строился так, чтобы заарканить собеседника и заставить его пообещать. А Эмма была тугодумкой и не смогла выскользнуть из петли. Этот ужин – последнее, куда хотелось идти, но она человек ответственный, если обещала, непременно делала. Эмма вызвала «Убер», однако из-за пробок в Хайбери пришлось последние десять минут пройти пешком, до нитки промокнув под дождем. Потек макияж, на что Хэтти сочла своим долгом указать прямо в гостиной, полной сухих, прилизанных и подвыпивших незнакомцев. И вот теперь, восемнадцатого октября, Эмма сидела за столом, залив в себя запоздалый мартини, и, как учили в детстве, задавала соседям вежливые вопросы. На данный момент выяснилось, что гинеколог был женоненавистником, а телевизионный продюсер делала реалити-шоу, которое заставляло одну половину британской публики смеяться над другой, – ее собственные слова.

Продюсера звали Альба. Она была вегетарианкой, любила животных и, кажется, не жаловала людей. Эмма с тарелкой морских гребешков и пюре из горошка с мятой оказалась меж двух огней – Альба и мизогин постоянно препирались, и Эмма сделала вывод, что они женаты. Порадовалась, что ни один ничего не спросил о ней самой.

Она поймала взгляд Сая на другом конце стола. Его, как начинку бутерброда, зажали между собой Эдриан и его девушка, имя которой она не расслышала. Все наперебой хвалили гребешки, и Хэтти, не стесняясь, подробно рассказывала, как их готовить, хотя Эмма знала наверняка, что она купила их в дорогой кафешке, ибо движущей силой ее жизни была рациональность. Хэтти находила способ упростить все: зачем мучиться в спортзале, когда жир на пятой точке можно просто отсосать?

Ужин задумывался, чтобы представить всем Блэра, нового бойфренда-качка Хэтти, который подходил ей идеально, как Кен – Барби. Когда-то давно Сай с сестрой были похожи, но в последние десять лет, и особенно недавно, Хэтти изменилась до неузнаваемости и теперь напоминала куклу. Ее восковую кожу покрывал несмываемый загар, губы были болезненно надуты, волосы осветлены и наращены, брови ползли по отутюженному лбу, а ресницы хлопали, как вороньи крылья, отбрасывая тени на грудь десятого размера. Результатом пластики стало стопроцентно фальшивое лицо и не поддающийся определению возраст – можно было дать и сорок, и восемьдесят.

Вино текло, и Эмма все больше выпадала из общей беседы. То и дело скрипели стулья: собравшиеся куда-то уходили. Сай посмеивался над сестрой. Эмма поняла, что он собирается рассказать про случай из детства, когда они отдыхали на юге Франции и Хэтти бросила в ущелье его сигареты. Эмма слышала эту историю миллион раз. Так себе история, хотя бы потому, что Сай не был искусным рассказчиком. Когда он начал, Эмма обвела взглядом собравшихся и ободряюще улыбнулась. «Так и надо вести себя в паре, – думала она, – поддерживать друг друга в наших заблуждениях». Эмма жалела, что у нее нет подруги, с которой можно ходить в походы, обсуждать мужей, смеяться над сексуальными позами и ощущать сестринское родство. Все ее старые друзья нарожали детей, с головой ушли в мир материнства, в котором ей больше нет места, и не очень понимали, что с нею теперь делать.

Эмма прислушалась к разговору за столом. Подружка Эдриана сочла историю про ущелье очень смешной, и Сай сиял. Он милый и хороший, думала Эмма, но без шарма. Мысли ее путались. Хотелось вылить себе остатки из бутылки, но она постеснялась и вместо этого наполнила бокал соседа. Кен, или Блэр, или как там его, передал по столу еще бутылку; она про себя поблагодарила его и ждала, чтобы ей налили. Никто не догадался.

Следующая история была забавнее. Эмма пропустила соль шутки, однако все смеялись. Она вежливо улыбнулась. Мужчины шумели и старались перещеголять друг друга в эпатажности и беспардонности. Воздух накалился от флирта, который поощряла Хэтти, поскольку все с парой, можно спокойно кокетничать. И только когда Эмма заметила белый порошок на ноздрях Блэра, точно сахарная пудра на пончике, до нее дошло.

Теперь речь шла про какого-то голого и козла. Эмма обнаружила, что в нужные моменты делает соответствующие гримасы, но снова пропустила суть и оглядывалась по сторонам, чтобы посмотреть, кто еще «припудрил нос». Ее расстраивал не сам факт употребления наркотика (ей вполне хватало шардоне), а то, что это делалось исподтишка, втайне от «непосвященных». Ребячество. Хуже того, просто дурной тон.

– Ага, помню, как танцевал риверданс в ирландском пабе. Ужас! – произнес Блэр, и Эмма видела, что в этот момент все прониклись к нему симпатией, несмотря на то что он управлял птицебойней и был явно обделен мозгами.

Эмма из вежливости налила вина гинекологу, потом Альбе, телевизионной продюсерше, и, наконец, себе. Напряжение несколько спало, она принялась за вторую порцию хлебного пудинга – у кокаинистов пропал аппетит, добавку взяли только они с Саем – и размышляла, заметят ли, если она наденет очки и выберет изюм.

Разговор в комнате прервался. Кто-то отчетливо произнес:

– Серьезно?!

Эмма держала на вилке изюмину. Все повернулись к ней. Первой мыслью было, что дивятся ее жадности. Но нет, дело в другом. Поразили две вещи: во-первых, что она порядком пьяна, и, во-вторых, что кто-то крепко схватил ее за руку.

Хватка ослабла.

– Господи! Ну и какая она? – Глаза Альбы загорелись.

Снова воцарилась тишина.

– Кто? – спросила Эмма.

– Мамочка-монстр!

– «Сан» наврала, дети выжили.

– Я читал, они были на волосок от смерти.

– Одна до сих пор в коме. Так, Эмма?

Эмма чувствовала, что горячая кровь приливает от желудка к лицу.

– В смысле, обычная мамаша среднего класса. Слетела с катушек, да?

– Ага! – пропищала по-цыплячьи худосочная женщина на дальнем конце, которую Эмма раньше не замечала. – А Лия Уортингтон ушла с Би-би-си!

– Я думал, она вернулась…

На секунду все отвлеклись на худосочную.

– Одна моя знакомая бегала с ней по субботам в парке. Мать как мать.

– В одном книжном клубе с кузиной Аманды Льюис.

– Господи!

– Прошу заметить, я укокошила бы своих долбаных детишек при первой возможности! – заявила Альба, вытирая пальцем тарелку.

Несколько человек от души расхохотались. Эмма поймала озабоченный взгляд Сая. Он смотрел на Хэтти, чье выражение лица после операций истолковать было сложно.

– Вот бы снять о ней передачу!

– Ее зовут Констанс Моррисон, – вставила худосочная.

– Мортенсен, – поправили сразу несколько голосов.

– Черт! И что теперь с ней будет?

Все ждали ответа. Эмма отхлебнула воды из полного бокала.