Во-вторых, была секретная работа – по поручению организации, которую Ханна знала лишь под названием «Оукли-стрит». Видимо, так называлась улица, на которой находился штаб; правда, в Оксфорде такой улицы не имелось, но, возможно, адрес был лондонский. Ханну завербовали два года назад: профессор византийской истории, Джордж Пападимитриу, сказал, что эта работа очень важна и что труд ее пойдет на благо либерализма и свободы. Ханна ему поверила. «Оукли-стрит» оказалась подразделением какой-то секретной службы, но единственным источником информации о них оставался алетиометр, так что выяснить удалось совсем немного. Впрочем, доктор Релф читала газеты, а умному человеку и по газетам нетрудно сообразить, что творится в стране. Вопросы для алетиометра, поступавшие из «Оукли-стрит», были весьма разнообразны, но в последнее время все чаще подходили вплотную к запрещенным церковью предметам, и Ханна отдавала себе отчет, что попадет в большую беду, если ее изысканиями заинтересуется ДСК.

И, наконец, третьим и самым насущным был вопрос, над которым она ломала голову уже целую неделю: куда подевался желудь? Ханна понятия не имела, какими путями этот крошечный футляр с сообщениями регулярно попадал под камень в университетском парке, откуда ей полагалось его забирать, но никогда еще не случалось, чтобы он настолько запаздывал. И Ханна уже начала не на шутку беспокоиться.

Сформулировать вопрос было непросто, а истолковать ответ – еще труднее. Разумеется, алетиометр никогда не давал легких ответов, хотя с некоторых пор Ханна стала лучше ориентироваться в уровнях значений.

Но сегодня, всматриваясь в инструмент в теплом сиянии антарной настольной лампы, – тусклого света дня, уже угасавшего за шестисотлетними окнами Зала герцога Хамфри, было недостаточно, – она чувствовала, что окончательная разгадка близка. Неделя трудов не прошла даром. Она получила три четких образа: мальчик – трактир – рыба. Будь она по-настоящему опытным толкователем, каждый из этих образов уже окутался бы ореолом конкретных подробностей, но Ханне приходилось довольствоваться тем, что есть.

Она пододвинула к себе чистый листок и расчертила его на три колонки. Первую озаглавила «Мальчик» и оставила пустой. Ханна не знала никаких мальчиков, кроме четырехлетнего сына своей сестры, который вряд ли имел к этому какое-то отношение. Заполнить колонку «Трактир» тоже было нечем. Не так уж много трактиров она знала, хотя и любила посидеть где-нибудь за столиком на открытом воздухе с бокалом вина, но только в хорошей компании и в хорошую погоду. Пожалуй, проще всего будет начать с «Рыбы». В третью колонку Ханна выписала все названия рыб, какие только смогла припомнить: селедка, треска, морской скат, лосось, макрель, пикша, форель, окунь, щука… Что там еще? Рыба-луна… летучая рыба… колюшка… барракуда…

– Голавль, – подсказала мартышка, ее деймон.

Ханна записала голавля, но проще не стало. Конечно, ее деймон знал не больше, чем она, хотя иногда мог припомнить то, о чем она забыла.

– Еще есть рыба линь, – добавил он.

Свою официальную работу, исследование спектра песочных часов, доктор Релф могла обсудить еще с пятью-шестью учеными, но о секретной работе нельзя было обмолвиться ни словом никому, кроме деймона. А вопрос о желуде был напрямую связан с секретной работой, поэтому и о нем приходилось молчать.

Ханна зевнула, потянулась еще раз, встала и медленно прошлась взад-вперед по читальному залу, изо всех сил стараясь не думать абсолютно ни о чем. Сначала казалось, что и от этого толку не будет, но когда она снова села за стол, перед ее мысленным взором возникла отчетливая картина: терраса над рекой, она в компании друзей и нахальный павлин. Словно наяву Ханна увидела, как павлин выхватывает хот-дог из руки ее соседа и пытается скрыться с добычей, но ему мешает неуклюжий хвост, так не вовремя раскрывшийся веером. Она тогда была еще студенткой… сколько же лет прошло? И где это случилось? Как назывался трактир? И был ли это именно трактир, а не ресторан или какое-то другое заведение?

Ханна бросила взгляд на стойку. Помощница библиотекаря сортировала бланки запросов, и никого больше рядом не было.

Поднявшись, Ханна решительно направилась к стойке: стоило хоть на секунду усомниться, и ей бы уже не хватило на это храбрости.

– Энн, – обратилась она к помощнице, – по-моему, у меня уже ум за разум заходит. Не помните, как называется трактир с павлинами и террасой над рекой? Где он находится?

– «Форель»? – отозвалась та. – Это в Годстоу.

– Ну конечно! Спасибо. Вот же дурная голова!

Ханна хлопнула себя по лбу и вернулась за стол. Первым делом она аккуратно сложила и сунула во внутренний карман листок со списком рыб. Позже надо будет его уничтожить. Ее наставники строго-настрого запрещали оставлять письменные улики, но Ханна не привыкла думать, не делая записей. Впрочем, все опасные бумаги она методично сжигала.

Поработав еще полчаса, она вернула книги и алетиометр на стойку. Энн отложила книги на полку для брони и нажала кнопку, чтобы вызвать старшего помощника. Алетиометр хранился у него в кабинете, в сейфе, и старший помощник обязан был возвращать его на место сам – что он и проделывал всякий раз с торжественной серьезностью, которая Ханне очень нравилась.

Но на сей раз она не осталась полюбоваться этим занятным зрелищем. Собрав бумаги в сумку, доктор Релф покинула читальный зал.

«Форель», сказала она себе. Завтра.

И вот настало завтра – субботний день, для разнообразия выдавшийся сухим и даже с проблесками солнца. К полудню Ханна отыскала свой велосипед, накачала шины и покатила по Вудсток-роуд на север. Дорога вела в гору; на вершине холма доктор Релф повернула налево, к Улверкоту и Годстоу. Деймон сидел в корзинке, подвешенной к рулю. Ехала Ханна быстро и, добравшись до «Форели», немного запыхалась и так разогрелась, что пришлось немедленно снять пальто.

Заказав сэндвич с сыром и стакан светлого эля, она села на террасе, где было не слишком многолюдно, но и не вовсе пусто. Должно быть, большинство посетителей не доверяли погоде и предпочли остаться внутри.

Неторопливо откусывая от сэндвича и игнорируя знаки внимания со стороны Нормана (или это был Барри?), Ханна углубилась в книгу. К работе книга не имела никакого отношения: это был приключенческий роман, именно такой, как она любила, с загадочной смертью, чудесными спасениями в самый последний момент и гордой красавицей-героиней, которой предстояло влюбиться в угрюмого, но остроумного героя.

Мальчик, на встречу с которым Ханна так надеялась, тоже появился в самый последний момент – когда она уже доела сэндвич (к негодованию Нормана, которому так и не перепало ни крошки) и допивала остатки эля.

– Не желаете ли еще чего-нибудь съесть или выпить, мисс? – спросил мальчик, вежливо и, к некоторому удивлению Ханны, по-настоящему заботливо, как будто он и вправду хотел помочь. На вид ему было лет одиннадцать – почти уже подросток, крепкий и сильный, с огненно-рыжей головой. Хороший мальчик, дружелюбный и явно неглупый.