В этот момент я уже собрался было перевести разговор на волнующую меня тему сперматозоидов, причем не только из личного интереса, но и для того, чтобы разрядить обстановку. Помешал мне в этом опять-таки Джордж. Сорвав злость на Треворе с его навязчивой идеей алкоголизма, он посчитал, что теперь имеет полное право сесть на своего любимого конька. На свет были извлечены и продемонстрированы нам очередные изображения малютки Катберта. Я всегда полагал, что таскать с собой пачку фотографий своего ребенка и показывать их каждому встречному и поперечному - это чисто женское занятие, а вести себя так в сугубо мужской компании означает ломать естественный ход вещей и нарушать все писаные и неписаные тендерные законы. Но, видимо, я все-таки здорово отстал от жизни и не уследил за тем, с какого именно момента все мы, мужики, превратились в нянек и кормилиц. Терпеть не могу популярные в восьмидесятые годы плакаты, на которых изображались мускулистые мужские торсы и сильные руки, нежно баюкающие младенцев. Мне они всегда казались омерзительно слащавыми и идиотски сентиментальными. Впрочем, это мнение я старался держать при себе; может, предполагал я, это всего лишь неправильная реакция в силу неразвитости собственных эмоций?

Что же касается фотографий малютки Катберта, то не могу не признать, что он мало-помалу становится похожим на человека. По крайней мере, столь ярко выраженная в первые месяцы жизни членообразность уходит безвозвратно. В облагораживание его облика вносят свою лепту и шикарные шмотки из «Бэби Гэп». Джордж пожаловался, что одежка для Катберта стоит дороже, чем его собственная. При всей любви к сыну он находит это некоторым перегибом и излишеством. Я-то вообще не понимаю, на кой черт маленьким детям, а тем более младенцам, покупают дорогую дизайнерскую одежду от модных домов. Дети блюют на нее, валяются в грязи, а если говорить о младенцах, то они в эти шмотки еще и писают, и какают. Маразм, причем глубокий и массовый. Даже Джорджа это проняло настолько, что он пообещал серьезно поговорить на эту тему с Мелиндой. Тревор, в свою очередь (а он у нас парень весьма элегантный), сказал, что мы с Джорджем просто серые мещане и обыватели и что он был бы счастлив, если бы его бойфренд обладал хотя бы половиной того вкуса и умения носить хорошие вещи, какие присущи малютке Катберту. На это Джордж возразил, что Тревору-то легко рассуждать с чисто теоретической точки зрения. Он, как «голубой», едва ли когда-нибудь столкнется лицом к лицу с этой проблемой и испытает, насколько разорительно для семейного бюджета рождение ребенка. Тревор заявил, что Джордж зря говорит так безапелляционно: с нашим лейбористским правительством никогда не знаешь, в какой стране проснешься завтра. Вполне возможно, что дело скоро дойдет и до радикального изменения закона об усыновлении.

О господи. Это же ужас какой-то. Вполне возможно, что даже Тревор обзаведется детьми раньше, чем я. И это при том, что он педик.

Моя дорогая Пенни!

Прошу прощения, что не писала тебе последние несколько дней. Настроение у меня совсем испортилось, и я не могла заставить себя даже сесть за дневник.

Помнишь, я уже писала тебе, что Сэм не слишком тактичен и заботлив? Ну, я-то полагала, это из-за того, что сексуальная сторона нашей жизни приобрела в последнее время несколько медицинский оттенок. Я могу понять, что моя постоянная озабоченность тем, как бы наконец забеременеть, может охладить его чувства ко мне и даже в какой-то момент оттолкнуть от желания близости. Ну, я и решила с ним объясниться начистоту. Я даже попросила прощения за то, что в последнее время наши сексуальные отношения стали более напряженными, и призналась, что виновата в этом только я, потому что слишком много внимания уделяю своей главной проблеме. Кроме того, я заверила Сэма в том, что по-прежнему считаю его желанным и привлекательным, и как только мы выберемся из нынешней ситуации, я сразу же начну приставать к нему с настойчивыми и недвусмысленными намеками с одной только целью - ради получения взаимного удовольствия. Отреагировал он на эти признания и обещания довольно безразлично, чем меня обескуражил. Ласково чмокнув меня в нос, он вдруг возьми и заяви: я, мол, зря беспокоюсь - по его мнению, у нас все обстоит абсолютно нормально. По правде говоря, я ожидала несколько иной реакции.

Я прекрасно знаю, что Сэм по-прежнему меня любит. Вот только вспомнить бы, когда он в последний раз меня обнимал. Нет, время от времени я, конечно, оказываюсь в его объятиях (я имею в виду те случаи, когда он сам того хочет, а не когда я его к этому принуждаю), но это происходит только, когда мы занимаемся сексом. А секс у нас, как я уже говорила, далеко не тот, что был раньше. Лично мне кажется, что нам нужна большая степень физическою контакта, выходящая за рамки сугубо сексуальных ощущений. Ну что я могу с собой поделать? Мне на самом деле иногда хочется, чтобы меня поцеловали и приласкали и при этом ничего не требовали взамен, кроме ответной нежности. А Сэм никак не хочет этого понять. Он не видит смысла в том, чтобы тратить время и силы на какие-то ласки, если они не являются прелюдией к сексу.

Есть, кстати, одно исключение из этой закономерности. Я имею в виду дни, когда Сэм крепко напивается. Тогда все происходит с точностью до наоборот: он так и лезет ласкаться, но ни на что большее я рассчитывать не могу.

В пьяном виде он только знай себе бормочет: «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Честное слово, дорогая, я так тебя люблю».

Он твердит эту ахинею с таким упорством, будто я его об этом прошу. Еще чего не хватало! Можно подумать, нам, женщинам, очень приятно, когда перед нами рассыпается в нежностях бурдюк с пивом, который к тому же еще мучается от газов.

На самом же деле ласки и нежности мне действительно не хватает, несмотря на все пьяные излияния Сэма. Вот и сегодня вечером я совершила ошибку, попытавшись сунуться к нему, когда он смотрел новости по Четвертому каналу. Чувства подвели меня, и я совсем забыла, что когда Сэм пялится в телевизор, он на самом деле его смотрит. И в этот момент отвлекать его не позволено никому, в особенности мне. Причем даже во время рекламы. Нет, это просто потрясающе! Он, видите, сосредоточенно наблюдает за тем, как на рыбных палочках во время жарки появляется золотистая корочка, или вкушает обещанное удовольствие от вождения «фиата-уно» по извилистой мокрой дороге, и тут уж никто не имеет права вмешиваться во весь этот идиотизм. Если только я осмелюсь его обнять или положить голову ему на плечо, от него таким холодом повеет, что ни о каких нежностях и думать не захочется. А уж попросить его совместить бездумное сидение перед ящиком с чем-нибудь полезным - не дай бог! Например, если я попрошу помассировать мне ноги, он отреагирует так, будто я требую от него пожертвовать жизнью ради моего мелкого каприза. Наверное, мне пора уже смириться с тем, что он вряд ли когда-нибудь изменится в лучшую сторону и что особых нежностей от него ждать не приходится. Видимо, мужчины так устроены. По крайней мере, большинство из них. Мне просто хотелось верить, что Сэм не такой.

Вчера снова сходила на занятия по визуализации. Добровольно я бы ни за что не пошла, но Друзилла меня практически заставила. Она сказала, что сходить на одно занятие - просто абсурд, и если я не пойду хотя бы еще один раз, то считай, что вообще туда не ходила. В общем, я решила попробовать еще раз, но в итоге пришла к выводу, что эта система разработана явно не для меня. На сей раз предполагалось, что мы уже довольно хорошо знаем друг друга, а потому наша американская леди позволила себе перейти к более вольным упражнениям. Началось все с каких-то, как она выразилась, «очищающих ролевых игр». Очищение выразилось в том, что она потребовала, чтобы мы плакали и кричали, как младенцы. Ну, а теперь, Пенни, представь себе это зрелище: десять взрослых теток сидят кружком и все как одна орут, хнычут и ноют. Судя по тому, что нам рассказала ведущая, целью этого упражнения было «физикализировать» и наглядно выразить наше желание иметь ребенка, а также заставить нас больше не воспринимать его как какую-то постыдную тайну. Может, в теории оно все и правильно, но мне от этого не стало ни легче, ни спокойнее. Наоборот, вместо запланированного повышения внутренней самооценки я почувствовала себя полной дурой. Ну, а потом и начался полный дурдом. От нас потребовали броситься в объятия друг другу и начать утешать товарок по несчастью) чтобы разделить боль каждой из нас и осознать, что мы не одиноки. Я честно попыталась внести свою лепту в коллективное взаимопонимание, но меня это сильно достало. Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, оказался запах псины, который исходил от очередной изрядных габаритов бабы, прижавшей меня к своей груди (по всей видимости, она уже перешла ту грань, когда женщина, отчаявшись родить ребенка, заводит себе собаку). В общем, больше я туда - ни ногой. И вообще, только законченная идиотка могла поверить в то, что весь этот бред способен принести хоть какую-то пользу. Меня оправдывает лишь то отчаянное положение, в котором я сейчас нахожусь. Не могу не упомянуть здесь об одной странной детали: уже ближе к концу занятий нам было предложено помедитировать (выражалось это все в том же сидении кружком и в клевании носом). И вдруг я поймала себя на том, что думаю не о ком ином, как об этом самовлюбленном снобе Карле Фиппсе - ну, Пенни, ты помнишь, я уже писала тебе об этом АКЗС с работы. Интересно, с чего бы это мне о нем думать? Он не то что мне самой не нравится, но я вообще не понимаю, как кто-то может находить его привлекательным. Хотя нет: улыбка у него, пожалуй, очень даже милая, особенно когда он снисходит до того, чтобы одарить ею такое ничтожество, как я.