На подиуме появляется балерина в белом одеянии. Она грациозно двигается, изгибаясь в танце. Человек поправляет спадающие очки и оглядывается по сторонам.

Низкочастотные акценты. Неразборчивое пение в мегафон (язык напоминает английский).

Из кофра вылезает существо небольшого роста (не то карлик, не то ребенок), одетое в черную робу. Карлик медленно прохаживается вокруг столика, взяв в руки свечу. Человек привстает над столом и, неприятно улыбаясь, нервно пританцовывает в паузах между набором текста. Скрипка и чулки покачиваются на ветру. С пола поднимаются облака пыли, напоминающие клубы дыма.

Звуки электрогитары.

Во всю правую часть стены зажигается экран, на который проецируется изображение: двое в строгих черных костюмах с белыми галстуками при помощи специальных железных тросов с механической очередностью раскрывают и снова закрывают ржавый люк огромной вентиляционной трубы, с крышки люка на них сыплются яркие в свете люминесцентных ламп обрывки бумаги.

Хор: Absit omen![10]Absit omen! Absit omen! Absit omen! Absit omen! Absit omen! Absit omen! Absit omen!

Тем временем синий свет становится все более ярким. Человек сжимает голову руками. С потолка медленно опускается болтающийся в петле манекен.

Звуки струнного оркестра. Железная петля сужается на шее осужденного.

Дверца на заднем плане немного раскрывается и оттуда бьет ослепительно яркий свет. Человек закрывает глаза. В просвете балерина танцует в облаках пыли. С потолка сыплются обрывки бумаги. Манекен раскачивается из стороны в сторону. Чулки и скрипка развеваются на ветру. Карлик поджигает вставленный в печатаную машинку лист бумаги.

Солистка: Viva la Guerra! Viva la Iglesia! Viva la Sangre del sacrificio![11]Viva la Guerra! Viva la Iglesia! Viva la Sangre del sacrificio!

Лишь через минуту свет гаснет, вместе с ним потухает видеопроекция, карлик ставит свечу обратно на столик и залезает в свой кофр. Меркнет театр теней. Огонек свечи превращается в факельное пламя. Бумажный лист пылает. Человек не перестает печатать. Из машинки во все стороны разлетаются искры. Яркий свет сменяется стробоскопом. С потолка сыплются обрывки бумаги. Человек вытаскивает из печатной машинки несгоревшие остатки листа и бросает клочки в сыплющийся поток. В искрах вспышек манекен продолжает болтаться в петле.

А капли все так же колотят в стекло.

А капли все так же колотят в стекло.

Пламя свечи потухает. Печатная машинка и огарок в подсвечнике еще около минуты продолжают дымиться.

Хруст шагов затихает.

Старая икона.

Ее суровый лик,

покрытый морщинами трещин,

своей бесцветной бесстрастностью

так напоминает серую маску Флоры,

но без усталых истерзанных черт, вызывающих жалость.

Без следов красоты.

Кадры из мультфильмов братьев Куэй: человеку отрезают голову и на ее место водружают череп куклы.

Ряженный в сети таинственно спокоен, лишь тающей дымкой сомненья подернуты очи. Смел с алтаря кости и присел тускло, склонив плечи навстречу смерчу. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне…

Молитва: Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика. Ночь облачив в саван, олицетворяя покорность умирающей луне, с беспристрастностью гильотины ожидает точильщика…

Декламирующий карлик: Элемент изъят! Элемент изъят! Элемент изъят!

Грохот падающего с лестницы пианино. Плавящийся манекен.

Затемнение.

Горловое пение

Черно-белые кадры: голый старик, свернувшийся в позе эмбриона; толпы людей разбегаются в разные стороны; безногий нищий, отталкиваясь руками от асфальта, начинает движение на небольшой тележке; громогласный хор; дирижер медленно размахивает палочкой; арабские семьи, спасаясь от взрывов, выбегают из длинной арки, теряя наскоро собранные вещи; наголо бритый человек колотит палкой по огромной металлической раме.

Тусклый свет огромной лампы. Под ней две фигуры в черных робах и масках из теста.

— Ты не спишь?

— Кажется.

— Что кажется?

— Кажется, не сплю.

— А как ты себя чувствуешь?

— Не знаю. Где мы?

— Не знаю. Не помню. Какая разница?

— По-моему, я чувствую себя лучше. Там что, окно открыто? Ветер такой прохладный. Из того, из дальнего окна дует.

— Нет, здесь же нет окон.

— Ах, ну да… Сколько времени?

— Не помню. Долго.

— Что значит долго? Я имею в виду, который час?

— А, это. Я не знаю, часов же нет, зачем ты все время спрашиваешь? Какая разница? Зачем спрашиваешь?

— Мне лучше, мне определенно лучше. Чувствую какой-то прилив сил.

— Это очень хорошо. Правда. Это правда, очень хорошо.

— Закурить нету?

— Здесь нельзя курить. Ты же знаешь.

— Да я просто так, по привычке, извини, по привычке… А ты как?

— Честно говоря, еще никудышнее, чем раньше.

— А что такое?

— Я задыхаюсь. Мне кажется, что не сегодня-завтра воздух закончится. Совсем закончится.

— Перестань, здесь еще полно кислорода. К тому же можно задерживать дыхание. Этому не сложно научиться.

— Искусственные цветы.

— Я умею, показать?

— Что показать? Ты хочешь изобразить цветок?

— Да нет — как задерживать дыхание.

— Нет, нет, не надо, я знаю…

— Темнота корчит мне гримасы.