— Да дело вовсе не в ней. Во мне. — Он жестом попросил официанта подать еще пива, затем снова обернулся к Синди. — Привык считать, что разбираюсь в людях, кем бы они там ни были — клиентами или присяжными. А после истории с Джесси моя уверенность пропала.

— Джесси не просто лгала. Она тобою манипулировала. И этот последний эпизод лишний раз доказывает, какое она ничтожество. Ты же сам говорил: впечатление было такое, что она наглоталась наркотиков.

— Возможно. Но что, если эти инвесторы действительно угрожают ей?

— Тогда она должна обратиться в полицию, как ты и советовал.

— Она не обратится.

— Ну, тогда, значит, не так уж она напугана. И перестань корить себя за все проблемы этой барышни. Ты ничего ей не должен.

Он положил себе на тарелку несколько ломтиков мелко нарезанных томатов.

— Два года назад я бы сразу понял.

— Два года назад ты был помощником прокурора округа.

— Вот именно. Помнишь, что сказал мой босс, когда мы отмечали мою отставку у Тео, на Тобако-роуд?

— Еще бы не помнить! Пролил полбанки пива мне на колени и завопил: «Вся выпивка за счет Свайтека!»

— Нет, я серьезно. Он предупреждал меня: адвокаты начинают заниматься частной практикой, входят во вкус, скоро их интересуют лишь деньги, и они уже не могут отличить правды от лжи. Как корабли в сухом доке. Ржавеют, хотя срок годности еще не вышел.

— Ты закончил?

— Что?

— Жалеть самого себя.

— Гм. Да. Ну, почти…

— Вот и славно. А теперь самая паршивая новость. Тот факт, что на танкере под названием «Свайтек» преждевременно появилась ржавчина, вовсе не означает, что судно это с каждым годом становится моложе. Вот так, дружок. И тот факт, что по радио до сих пор иногда звучат песни твоего любимого Дона Хенли, вовсе не означает, что у него появились новые молодые поклонники.

— Да, моя женушка знает, как побольней уколоть парня.

— А нечего жениться на молоденькой.

— Ну, теперь все?

Она откусила от хлебной палочки.

— Там видно будет.

В голове у него возникла ритмичная пульсирующая мелодия песенки Хенли «Мальчики лета», что вызвало ностальгическую улыбку. Я до сих пор люблю тебя, Дон. Но Боже, до него быстро летит время!

Они доели пиццу, заказали кофе и десерт. Язвительные выпады Синди в адрес мужа помогли, несколько отрезвили его. Но за всеми ее шутками и смешками крылась тревога.

— Джек?

— Да?

— Как считаешь, мы правильно поступили, что решили завести ребенка?

— Конечно. Мы же все с тобой обговорили. Ты не сомневаешься, я надеюсь?

— Нет. Просто хотела убедиться, что и ты не сомневаешься.

— Больше всего на свете хочу этого малыша.

— Иногда мне кажется, ты хочешь его вовсе не по той причине, по которой следует.

— Как это понимать?

— Может быть, считаешь, что так мы не расстанемся.

— Господи, почему?

— Сама не знаю. Прости. Мне не следовало этого говорить.

— Я рад, что сказала. И советую даже не думать. Интересно, как давно тебя тревожит эта мысль?

— Не то чтобы тревожит. Впрочем, да, иногда. Прошло пять лет с тех пор… ну, ты знаешь, когда Эстебан… И люди до сих пор считают меня слабой и ни на что не годной. Пять лет, но до сих пор слышу все те же разговоры. «Ну как, дорогая, ты в порядке? Хорошо спала? Кошмары прекратились? Знаешь, мне дали адрес одного очень хорошего психоаналитика».

Джек опустил глаза и после паузы спросил:

— Что, говорила с мамой?

— Да. Вчера вечером.

— Прости, я виноват. Просто хотел получить поддержку от семьи. Вот и все.

— Понимаю. И давай забудем обо всем этом, хорошо?

— Уверена?

— Да. И все будет отлично.

— И ты у меня будешь в полном порядке, да?

— Да. Обещаю.

— Заказать перье или еще что-нибудь?

Она покачала головой.

— Пошли домой.

Он перегнулся через стол и взял ее за руку. Глаза их встретились, пальцы переплелись.

— А что, если по пути к дому мы заскочим во «Взбитые сливки», купим там пинту шоколадно-ванильного мороженого, придем домой, залезем под одеяло и не успокоимся, пока не прикончим всю упаковку?

— Мне нравится ход твоих мыслей.

— Мне тоже, — сказал Джек и жестом попросил официанта подать счет.

Джек оставил на столе пару двадцаток, и через несколько минут они медленно катили в такси по Сансет-драйв. В магазине, где торговали мороженым, было не протолкнуться, и домой они приехали только около половины одиннадцатого. Синди прямиком направилась в спальню. Джек пошел на кухню за ложками и специальными чашками. Он знал пристрастия Синди. Если хочешь по-настоящему насладиться десертом, подавать его следовало в серебряной посуде, а не в дешевых пластиковых коробках с такими острыми краями, что ими можно вскрывать консервные банки.

Хозяйская спальня находилась на втором этаже, прямо над кухней, и Джек слышал, как расхаживает наверху Синди. Стук острых каблучков по дубовому паркету сменился более приглушенными звуками — он понял, что жена сбросила туфли. Вот Джек услышал, как Синди подошла к зеркалу. И улыбнулся грустной ностальгической улыбкой, представив, как она раздевается. Он вспомнил время — казалось, с тех пор прошла вечность, — когда их отношениями правили страсти, а не проблемы. Она заводила руки за спину, изгибалась и расстегивала длинную молнию на платье. Потом, слегка дернув плечиком, спускала одну бретельку, затем — другую, и платье падало на пол, к ногам. Он знал, что теперь, стоя перед высоким зеркалом, она пристально изучает себя. Это шоу Джек был готов смотреть бесконечно, и больше всего на свете в такие минуты ему хотелось подойти сзади и поцеловать жену в шею, потом медленно расстегнуть молнию на платье и запустить под него обе руки, к обоюдному удовольствию обеих сторон.

Теперь же, после истории с Эстебаном, об это не могло быть и речи. Ни о каком намеке на физическую близость, за исключением тех случаев, когда инициативу проявляла сама Синди. И Джек не мог упрекать жену. Она не виновата в том, что влюбилась в сына губернатора, клиентом которого был Эстебан. Именно Джек привел его в их мир, вовсе не Синди.

Он до сих пор не мог себе простить.

Джек выглянул из кухни и вздрогнул при виде разбитого стекла на полу. Уронил коробку с мороженым на стол, бросился к высоким застекленным дверям в гостиной, выходившим на лужайку у дома. Одна из прямоугольных панелей была разбита. Джек не стал ни к чему прикасаться, но видел: кто-то открывал замок. Кто-то заходил к ним в дом.