Но это было ошибкой, и она чуть не стоила ему жизни.

Шоггот наконец-то сообразил, что магические способности противника ничуть не превосходят его собственные. Учитывая, что он был чудовищем, его физическая сила равнялась силе разъяренного медведя! Шоггот с угрожающим воплем рванулся вперед, подскочил к Шеннону и обхватил его, словно обручем. Крик Шеннона, оказавшегося в железных объятиях монстра, превратился в стон. Мне показалось, что из его легких в одно мгновение выдавили весь воздух.

Не задумываясь о возможной опасности, которой подвергаю себя, я подбежал к ним и попытался оторвать монстру голову.

Шоггот зарычал, как разъяренный лев, сгорбился и легко стряхнул меня, как надоедливое насекомое. От этого толчка я пролетел через всю комнату и ударился о стол.

Упав на колено, я вдруг почувствовал под ним что-то твердое и, наклонившись, увидел трость.

Тем временем борьба шоггота с Шенноном подходила к концу. Когда я все-таки поднялся на ноги и доковылял до них, молодой колдун уже почти не сопротивлялся. Его глаза помутнели, и в тех местах, где до него дотрагивались руки чудовища, кожа была обожжена, как от кислоты. Раскрытая пасть монстра тянулась к его горлу.

Я поднял шпагу, напряг свои парализованные мышцы и изо всех сил метнул ее в шоггота, как копье! Казалось, тонкое лезвие превратилось в серебряную молнию и, внезапно ожив, помчалось со скоростью, в десять раз превышающей ту, с какой я бросил оружие. Шпага вонзилась прямо в грудь монстра, отбросив его от Шеннона. Шоггот закричал.

Неуверенными, нервными движениями он попытался схватить кристальный набалдашник шпаги, но тут же отдернул руки, словно притронулся к раскаленному железу, и начал распадаться прямо на наших глазах. Я не впервые видел смерть шоггота, но и на этот раз не мог не содрогнуться от ужасного зрелища. Дьявольские силы, которые поддерживали тело, созданное из протоплазмы, в определенной форме, казалось, неожиданно улетучились. И то, что еще минуту назад было шогготом, превратилось в серую клокочущую слизь, которая в одно мгновение сжалась.

Весь процесс распада длился не более чем полминуты. В какой-то момент, когда тело утратило упругость, шпага со звоном упала прямо в лужу серо-зеленой бурлящей кислоты, которая с шипением прожигала пол и при этом постепенно испарялась.

Тяжело дыша, я отвернулся, быстро проверил, жив ли Шеннон, и поспешил на помощь к Говарду. Когда я освободил Говарда от груды навалившихся на него книг и полок, он уже пришел в себя и мог двигаться. Я осторожно посадил его, прислонив спиной к стене, и ощупал кровоточащую рану на груди. Она была не так опасна, как мне показалось сначала: очень глубокая и явно болезненная, но не опасная для жизни.

— Все в порядке? — заботливо спросил я.

Говард застонал, коснулся рукой лба и тихо засмеялся.

— Да уж, — пробормотал он. — Конечно, все в порядке. Не смеши меня.

Он убрал руку, встал и на какое-то время застыл, как будто еще не был уверен, сможет ли удержаться на ногах без посторонней помощи. Затем, ссутулившись, он подошел к Шеннону и опустился на колени. Его пальцы дрожали, когда он переворачивал неподвижное тело молодого человека и расстегивал его рубашку.

— Что ты делаешь? — спросил я, сбитый с толку.

Говард ничего не ответил и начал ощупывать голое тело Шеннона сантиметр за сантиметром. Вначале я подумал, что он изучает его раны, но потом понял, что это не так. Говард искал что-то. Что-то определенное.

— Черт возьми, что ты делаешь? — спросил я.

Говард рассеянно взглянул на меня, сморщив лоб, и отмахнулся, давая понять, чтобы я не мешал ему. Он методично обследовал торс Шеннона, его руки, горло и в заключение даже стянул с него брюки, чтобы осмотреть бедра. После этого он опять перевернул молодого колдуна, оставив его в прежней позе, и поднялся с колен. Затем Говард принялся тушить маленькие островки огня, которые тлели по всей комнате.

Шеннон очнулся после того, как мы отнесли его в комнату и обработали раны. Как и у Говарда, они не представляли опасности для жизни, но были очень глубокими. Его явно лихорадило.

Но когда Шеннон открыл глаза и посмотрел на меня, взгляд его был ясный.

— Ты спас мне жизнь во второй раз, Джефф, — пробормотал он. — Я думаю, теперь я… твой большой должник.

— Вздор, — возразил я. — Если разобраться, то мы с тобой квиты. Ведь сегодня утром ты тоже спас мне жизнь.

Шеннон покачал головой. Движение было слабым, но настойчивым.

— Я знаю… Знаю, что произошло, — сказал он тихо. — Там, на реке… Ты поборол… колдуна. Он… он пришел за мной, Джефф. Он хотел меня… убить.

— Он? — вмешался Говард, прежде чем я нашелся что ответить. — Кто это был, Шеннон?

Шеннон молчал. До сих пор он, как мне показалось, даже не замечал присутствия Говарда.

— Ты можешь доверять ему, — уверенно произнес я. — Он мой хороший друг.

Шеннон обдумал мои слова и кивнул.

— Я думаю, что… должен сказать тебе правду, — пробормотал он. — Этот человек на реке… Ты помнишь то имя, которое я тебе называл?

— Имя вашего друга? — поспешно спросил Говард. — Этот Рейвен?

— Крэйвен, — тихо исправил его Шеннон. — Роберт Крэйвен. Я… соврал тебе, Джефф. Крэйвен мне не друг. Я… здесь для того, чтобы уничтожить его.

Его слова не удивили меня. Отнюдь. Ведь я давно уже догадался об этом.

— Уничтожить? — для верности переспросил Говард и выразительно посмотрел на меня. Его голос звучал сдавленно, а в глазах загорелся предупреждающий огонек.

— Он… колдун, — выдавил Шеннон и начал дрожать.

Я почувствовал, что он снова теряет сознание.

— Берегитесь… его, — прошептал Шеннон слабеющим голосом. — Человек, который был сегодня на реке, Джефф, это… Крэйвен. Человек с белой прядью. Он… знает, что я здесь. Он попытается… убить меня. Берегитесь… Роберта Крэйвена!

Силы оставили его. Он упал на спину, закрыл глаза и тут же заснул.

Долгое время мы сидели, не проронив ни слова, пока Говард не решился нарушить это гнетущее молчание. Вздохнув, он измученно приподнялся и как-то странно посмотрел на меня.

— Он принял твоего отца за тебя… а тебя — за своего друга, — сказал он тихо и таким тоном, от которого мне стало холодно. — Я думаю, у тебя проблемы, Роберт.

Эта тихая ночь длилась бесконечно. А когда начало светать, лучи утреннего солнца показались слишком яркими и резкими. Лоури Темплес знал, что это будет плохой день — для него, для Джейн, для Инсмауса. Он молился всю ночь и просил Бога пощадить его. Но когда из соседней комнаты до него донесся первый тонкий крик новорожденного и через несколько минут он заглянул в глаза доктора Мейна, вышедшего из комнаты жены, стало ясно, что его молитвы не были услышаны. В очередной раз исполнилось проклятие, которое лежало на Инсмаусе вот уже несколько поколений…