Другим претендентом была директор музея на Волхонке И. А. Антонова. Она приехала к нам, всё ей вроде бы понравилось, но, как я понял, сложные семейные обстоятельства не позволили ей принять положительное решение. Были и свои кандидаты на освободившийся участок бывшей дачи Г. И. Гояна. Среди них на первом плане были члены семьи Никитиных. История эта тянется к довоенному времени, когда строился дом отдыха театра Сатиры. Бывший тогда директором театра Сатиры Алексей Яковлевич Никитин сообщил руководству кооператива о своей многочисленной семье, состоящей из родителей, нескольких братьев и сестёр, жены и детей. Учитывая положение А. Я. Никитина, тогдашнее правление ДСК выделило периферийный участок вблизи поймы р. Скалба на строительство дачи для его семьи. Строительство осуществлял отец семейства Я. Никитин. Сам А. Я. относился к строительству, я бы сказал, с прохладцей. Он мне неоднократно говорил, а я знал его давно, примерно следующее: мне эта собственность не нужна (говорил он грубее), с собой я её не утащу. Но время шло, семьи детей разрастались, и на узком плацдарме дачных помещений возникали разногласия. После смерти отца семейства, когда были приняты в члены ДСК его наследники, градус разногласий порой повышался до такого уровня, что правление вынуждено было думать о принятии профилактических мер. Одной из таких мер было расселение семей на освободившиеся дачные участки. При этом участки находились внутри кооператива, и сам ДСК мог решать, кого туда заселить. Власти должны были только одобрить это решение. Таким образом удалось расселить на освободившиеся участки (быв. Гояна) семьи двух братьев – Сергея Яковлевича и Александра Яковлевича Никитиных. Дачные помещения, которые они ранее занимали, были переданы оставшимся представителям этого обширного семейства.

Теперь я хочу рассказать о деле, которым занималось правление и которое возникло в связи с перераспределением членства в даче номер один по ул. Станиславского. Большой дом на этом участке заложил оперный бас Поляев, работавший то ли в Большом театре, то ли в театре Станиславского-Немировича. Было это в самом конце войны или сразу по окончании войны. Строительство шло ни шатко, ни валко, денег на это у Поляева не хватало, и чтобы сохранить складированный стройматериал, он поселил в своём недострое железнодорожного рабочего по фамилии Пушкин с женой и дочерью. Днём рабочий старался промышлять по найму, а дочь его вскоре после войны принесла ребёночка. Семья рабочего нищенствовала, и что это такое, я увидел воочию, когда приходил в дом к Поляеву. Финансовый крах у Поляева в конце концов наступил, семья рабочего своё временное местожительство покинула, а пай и права на участок и дачу перешли к руководителю оркестра и известному музыканту Леониду Григорьевичу Пятигорскому. Л. Г. рьяно взялся за дело, достроил дом, провёл отделочные работы. Как музыкант и педагог он стал обучать некоторых соседских детей музыке и в этом преуспел. Я был мало знаком с Л. Г., но соседи подчёркивали его высокие человеческие качества. Надо сказать, что жил он не один, а вместе с женой, как говорили, когда-то успешно практиковавшей балериной. Но вот он начал болеть, у него обнаружили диабет, который прогрессировал, – во второй половине шестидесятых годов у него отняли ступню. После его смерти права на дачу по наследству перешли его супруге. Но что поразительно: прожив на даче вместе с мужем столько лет, она ничему у него не научилась. Дачное хозяйство для неё было каким-то потусторонним явлением, она просто растерялась от навалившихся забот, связанных с необходимостью поддержания элементарного порядка на даче. Конечно, соседи ей помогали, но надо было учиться брать ответственность и на себя. Она обратилась к родственникам. Был у неё двоюродный брат, который в прошлые годы работал в органах и был начальником горотдела КГБ в Крыму. Пробыв в таком беспомощном состоянии несколько лет, эта женщина пришла в правление ДСК и заявила, что хочет передать права на дачу своему родственнику. Естественно, что там спросили о серьёзности её намерений. Уговаривать или отговаривать её в правлении никто права не имел. Документы оформили и передали пай на дачу новому члену ДСК А. А. Татаринцеву. Он начал проводить ремонтные работы и устранять возникшие за эти годы прорехи. Через какое-то время бывшая балерина снова явилась в правление, заявив, что она была в неадекватном состоянии в момент оформления документов и просит вернуть ей права на дачу. Мы усомнились: нет ли тут каких-то денежных претензий. Вызвали А. А. Татаринцева. Он сказал, что предупредил сестру перед оформлением, что денег у него нет. Через месяц бывшая супруга явилась ко мне на дачу вместе с братом Пятигорского, известным юристом. Разговор продолжался часа два. Его основной аргумент – её недееспособность в момент оформления. «Вы можете это документально подтвердить?» – спросил я. Ответа не последовало. Но мы на этом в правлении не успокоились. Мы договорились с А. А. Татаринцевым, что он предоставит сестре для проживания кухню-сторожку. В какой-то момент она согласилась, а потом отказалась. Но Зеленоградская её манила. Проходя на станцию, я неоднократно видел её сидящей на пенёчке, а глаза её были устремлены в небо.

Через некоторое время в правление пришло известие, что супруга Пятигорского выбросилась из окна своей квартиры на Бережковской набережной, покончив свою жизнь таким путём. А в моей памяти остаётся пожилая женщина на пенёчке, и солнце светит ей в глаза.

Хочу рассказать ещё одну давнюю историю, характерную для того времени. История эта относится к послевоенному периоду, а началась она незадолго до войны. В 1938 г., как сейчас помню, в посёлке появилась большая семья Алексея Петровича Остроумова. До этого семья А. П. Остроумова крестьянствовала в центральной полосе России, сравнительно недалеко от Москвы, и, как тогда случалось, в поисках лучшей доли решила перебраться ближе к крупному городу. Побудительной причиной переезда, возможно, послужило то, что в Пушкинском районе успешно работал родственник семьи плотник-профессионал Прокопий. В семье было пятеро детей и корова. Гнали они корову из родных мест или купили здесь – не знаю, но то, что её молоко было источником жизни – это точно. По прибытии в Зеленоградскую, в посёлок ДСК, А. П. сразу же стал работать по найму: одному забор поставит, другому крыльцо соорудит. Он не являлся мастером плотничного дела как Прокоп, но был смекалистым, а руки были привычными к ежедневному труду.

Появившийся в том же году В. Я. Хенкин с его богатой концертной деятельностью решил поставить на участке кухню-сторожку с печкой, чтобы пользоваться во время зимних наездов. А. П. срубил небольшое по размерам строение и заселился в него с семьёй в качестве сторожа. Помню, что в трескучие морозы 1939–1940 гг. мы с приятелем, пробежав на лыжах с десяток километров по Зеленоградской лыжне и всё-таки изрядно промёрзнув, не находили другого места для обогрева, кроме сторожки на участке В. Я. Хенкина. От печки исходила теплынь, а над кроватью в несколько этажей возвышались нары, на которых лежали дети. Старшей, Марии, было тогда около 15 лет. Ещё до войны А. П. Остроумова назначили комендантом посёлка, но в 1942 г. его призвали в армию. Позже мобилизовали и дочь Марию, которая вместе с другими девушками ухаживала за стадом, гонимым на запад вслед за наступавшей армией и обеспечивающим питание для сражавшихся бойцов. Вернувшись после войны, А. П. по указанию правления ДСК срубил ещё одну сторожку на развилке ул. Станиславского и Неждановой, вообще говоря, для работы правления, но ввиду отсутствия другого жилья поселился в сторожке вместе с семьёй. Надо сказать, что по Уставу тогдашнее правление не могло принять А. П. Остроумова в члены ДСК, так как он не был работником искусств.