(Коран, 41: 1–7).

(Перевод И. Крачковского)

«Ты услышал, — сказал Мухаммед, простершись ниц. — Выбирай же сам, чего ты хочешь!»

Повернувшись к спутникам, тот, кто осмелился обратиться к пророку, воскликнул: «Никогда еще ни один человек не слыхал подобных речей! Она поражает, — и это не поэзия, не бормотание колдуна. Оставим же его в покое: пусть продолжает свое дело и убеждает, кого сможет; быть может, кто-нибудь из чужого племени возьмет его у нас; в случае же его удачи вся его мощь и слава будут нашими, и тогда Курайшитов в этих краях будут помнить».

«Он наслал на тебя чары!» — закричали все.

«Я откровенно высказал свое мнение», — ответил тот.

Не удовлетворенные результатами этого испытания, почтенные явились во второй раз к пророку, вновь искушали его, и вновь их ждал гордый отказ. Тогда они потребовали чуда — чтобы расширилась их тесная долина, к примеру, в доказательство того, что посредством его в самом деле говорит Аллах; но Мухаммед возразил: «Аллах послал меня проповедовать закон, я выполняю свою миссию, и я еще раз повторю вам, что это будет вам на пользу в этом мире, да и в будущем, конечно, если вы примете то, что я вам говорю. А если вы отвергните мои слова, то Аллах будет вашим судьей».

«По крайней мере, — продолжали настаивать они, — попроси, чтобы ангел с неба подтвердил твою правдивость, и внуши нам веру». «Нет, — стоял на своем Мухаммед, — мой долг — просто проповедовать». Они так и не смогли заставить его попытаться сотворить чудо, что было излюбленным занятием всех лжепророков.

«Что ж, тогда, — произнесли они, — пусть твой повелитель заставит небо упасть на землю: упав на нас, оно также накроет и тебя, если он пожелает. Всё, что ты нам тут говоришь, ты услыхал от лжепророков Йемена, которым мы никогда не доверяли. Имей в виду, что мы никогда не перестанем отражать твои нападки на нашу веру, пока в этой борьбе не погибнем либо мы, либо ты».

Во исполнение этих угроз, народу было поголовно запрещено слушать Мухаммеда, и когда он пришел к Каабе, Курайшиты отошли от него подальше. Именно в это время некий Абдалла вознамерился прочесть им вслух Коран, и, встав среди них, он среди бела дня возвысил голос и возвестил.

(Перевод И. Крачковского)

«Что этот юноша читает?» — поднялся крик.

«Отрывки из запрещенного Корана!»

Эти слова послужили сигналом к нападению на Абдаллу, но тот, несмотря на град ударов, продолжал декламировать до тех пор, пока его силой не выволокли из святилища.

«И все же я заставил их меня слушать», — кричал он своим друзьям. Правда, этот поступок мало способствовал делу, ради которого он проявил такое бесстрашие, и преследования Курайшитов усилились. Учеников жестоко истязали, и Мухаммед, повергнутый в уныние их страданиями и своей неспособностью защитить их, уговорил своих последователей искать спасения в Абиссинии. Таким образом, в 615 году несколько человек переправились через Красное море и попросили защиты у христианского царя.

Неукротимая ненависть Курайшитов преследовала их и в чужой стране, так что изгнанников привели к правителю для дознания. Чтение нескольких стихов из Корана довело его до слез, и он отказался выдать чужеземцев их преследователям. Курайшиты были удручены своей неудачей, но еще больше они приуныли, когда обнаружили, что Омар, родственник Мухаммеда, и один из самых влиятельных среди противников новой веры, оказался вдруг одним из самых горячих ее приверженцев. Мухаммеду словно луч света засветил среди кромешной тьмы, когда этот сильный человек воскликнул при нем: «Истинно, клятвенно я заверяю, что ты пророк Аллаха!» и точно так же при этих словах он мог добавить: «Аллах Акбар!» (Велик Аллах!)

И все же Курайшиты твердо стояли на своем, оставаясь противниками Корана, а изгнанники не имели возможности вернуться домой. Мухаммед подвергся опале, и вместе со своими собратьями, детьми Хашима, был заперт в одном из кварталов города.[36] На стене Каабы висел указ с предупреждением против любых контактов по делам, гражданским или торговым, с хашимитами. С последними запрещены были свадьбы, их нельзя было снабжать никакими товарами, нельзя было совершать с ними торговые сделки.

С годами сердца идолопоклонников, против которых выступал проповедник новой веры, наполнились жалостью к собратьям в изгнании. Время от времени им тайно посылали припасы, и после того как они пробыли на чужбине три года, запрет был снят. Ходили слухи, что указ, прибитый к стене Каабы, чудесным образом уничтожился, и от надписи остались лишь вступительные слова: «Во имя Аллаха Всемилосердного!»

Пророк в течение девяти лет обещал блаженство рая тем, кто примет его учение и откажется от идолопоклонства; теперь, когда угнетавшие его запреты сняты, положение его остается довольно безрадостным. Он возвещал, что его миссия предназначается для всего мира, но на самом деле не сумел добиться успеха даже у себя на родине. С ним был могучий Хамза и доблестный Омар. Но что значит эта кучка приверженцев по сравнению с тысячами и тысячами тех, кто держится от тебя в стороне? Наверное, грустно было на сердце у Мухаммеда, когда он покидал родной город ради свободы и думал о столь незначительных успехах, которых он достиг на своем поприще, несмотря на веру в помощь Аллаха «аль-Разида», Справедливо Правящего.

В течение всех этих лет медитации, молитв, постов и проповедей Кадиджа оставалась добрым ангелом пророка. Она верила в него и в истинность его откровений. Она была первым, кто признал веру в Аллаха, которого прославлял пророк. Она служила ему опорой во всех его начинаниях. В ее лице, как он считал, ниспослал ему Аллах утешение. Если она слышала хоть что-нибудь неприятное или противоречившее истине, она советовала ему надеяться на лучшее. Она отвлекала его от тягостных мыслей и облегчила, как могла, бремя его миссии. Она убедила его в том, что злопыхательства врагов не значат ровным счетом ничего. И вот всему этому пришел конец: на исходе 619 года Кадиджа умерла.

Вследствие такого несчастия, Мухаммед не только лишился верного и надежного советчика, но и впал в относительную бедность. Ислам также мог недополучить на первых порах то жизнетворное вдохновение, исходившее от нее, потерял бы чистоту, а откровения, помогавшие составить Коран, утратили бы свое величие. Узы нежной привязанности и взаимного уважения, на протяжении четверти века все более и более крепнувшие, в одно мгновение были навеки разорваны. Неудивительно, что пророк, предрасположенный к частым приступам неконтролируемых эмоций, был безутешен и скорбел так, что никто не мог его успокоить. Хотя ему суждено было иметь еще много жен, он навеки сохранил память о доброй Кадидже, не забывал об ее благотворном влиянии на него, — столь прочным оно оказалось. Любовник в нем не заслонял мужа, и то, настолько верная супруга может быть дороже невесты, оценит лишь тот, кто на себе ощутил привязанность вроде той, что была у них.