– Спросил, кто эта актриса, – сказала помреж.

– Что играет или про личную жизнь? – спросила Катька.

– Он и так знает, кто у нас что играет, интересовался твоей личной жизнью.

– Что ты сказала?

– Да ничего не сказала. Сказала, что у тебя долгоиграющий роман, который никогда не закончится браком, что у тебя были предложения, а ты от всего отказывалась, как идиотка, и что это как роман с женатым человеком, совершенно бесперспективно, хотя он и не женат… Не сказала, с кем роман, чтобы не выглядеть сплетницей. Он к тебе клеится, Катька…

Лучше бы он дал ей роль. Но Катьке нет роли в «Трех сестрах», там все три женские роли – главные. И все три не Катькин типаж. Ирина – лирическая героиня, юная возлюбленная, Маша – драматическая героиня, Ольга – учительница. Есть, правда, еще Наташа, приземленная, пошлая, располневшая уже ко второму действию, и это тоже не Катькин типаж. Во всем мировом репертуаре нет ни одной роли одуванчика.

– Наши все волнуются, кто будет играть… – сказала Катька. – …Ирину, конечно, дадут Соловьевой, Ольгу – Еременко, Ленке – Машу. Но девочки переживают. Ленка уже ходила к режиссеру, просила Машу. Знаешь, как было бы справедливо: дать Машу Женьке, хватит ей сидеть во втором составе. Но тогда Ленка расстроится…

Если бы Катька распределяла роли, для каждой роли было бы десять составов, а не два, как положено, чтобы ни одна ее подруга не расстроилась.

– Почему он спрашивал обо мне? Как ты думаешь?..

Почему, почему! Катька ему понравилась. Она всем нравится, она красивая и особенная, нежная взрослая девочка-одуванчик. У Катьки с новым режиссером будет роман.

Все волнуются, а Катька нет. Катька всегда говорит о театральных делах немного отстраненно. Ее жизнь не в театре, ее жизнь – любить Санечку, болтать со мной о том, что делается в театре, варить суп из шпината.

САМОЕ УЖАСНОЕ! Швабра говорит, что наши с Санечкой игры ненормальные!..

Я как-то при Элле сказала Санечке «брекс!», а она сказала, что наши игры ненормальные!

А это наши любимые игры! И наши игры очень важны для моего будущего! Просто я не числилась в ее «заказе», она заказывала Санечку одного, без меня, и злится, что я есть.

Считается, что актеров и режиссеров учат по системе Станиславского. Что система – это главное в курсе «мастерство актера» и «мастерство режиссера». Но это только «считается», а на самом деле это не так.

Санечка говорит, что сейчас в театральных институтах учат неправильно. Не развивают аппарат актера, а на той органике, на которой сейчас работает актер, не все можно сыграть.

Вот представьте, что вы хотите научиться играть на фортепьяно. И вместо того, чтобы учить нотную грамоту, сольфеджио, играть гаммы, вам сразу дают играть сонату Бетховена.

С актерами так же. В институтах занимаются действием – ставят этюды, отрывки, и уже в конце первого курса готов прогон будущего спектакля. А в начале второго курса выпускают этот спектакль в Учебном театре. Это называется «волевая режиссура», режиссура результата – зачет, экзамен, учебный спектакль. Оттарабанили сонату, не умея играть.

Санечка считает, что для студентов это вредно. Они еще даже не актеры, а уже привыкают пассивно ожидать режиссерских заданий, привыкают осознавать себя глиной в руках режиссера, типажом. Потом эти студенты становятся очень плохими актерами, сериальными попками.

Многие считают, что талант или есть, или нет. Что играть нужно по наитию, что актер «играет нутром». И даже приводят в подтверждение слова Станиславского: «Научить играть никого нельзя». Санечка говорит – да, но при этом забывают другие его слова: «Познайте свою природу, дисциплинируйте ее, и, при наличии таланта, вы станете великим артистом».

Санечка говорит – конечно, научить играть нельзя, неталантливому человеку не поможет никакой тренинг, но если есть способности, то их можно развить при помощи тренинга.

«Креветка», «схватить себя за нос» в кабинете врача были вовсе не шалости. Это тренинг по системе Станиславского для обучения актеров и режиссеров. Санечка развивает во мне внимание, воображение и фантазию. Чтобы у меня был пластичный актерский аппарат – тело, голос, нервы, темперамент.

Схватить себя за нос в кабинете врача – это упражнение на действие в необыкновенных обстоятельствах. Чем более неподходящая ситуация и чем более нелепое действие, тем лучше. Потому что цель тренинга – полностью избавиться от застенчивости, быть готовой к любой неожиданности, с ходу бросаться в любое действие.

Объяснение в любви рентгенологу – это этюд. С этюдом я не справилась. Мне нужно было сыграть неожиданное событие без текста, я не должна была произносить ни одного слова, но растерялась, и сказала: «Я вас люблю» – это полный провал!..

Ну а что Санечка подпрыгивал в кабинете врача, это просто наша с ним игра – он должен подпрыгнуть по моему слову, где бы он ни находился. Условия игры часто меняются – бывает подпрыгнуть, поджать одну ногу, как цапля, изобразить что-нибудь нелепое. Мы всегда во что-нибудь играем.

А Швабра говорит, что наши игры ненормальные. У нее получается очень обидно – я ребенок, и мне нельзя быть со взрослыми, но я уже не ребенок, и со мной нельзя играть, и вообще, нечего со мной нянчиться. А я Санечкин ребенок, который всегда со взрослыми!

Хорошо бы избавиться от Эллы без ссоры, без скандала и так, чтобы Санечка не заметил! Разыграть сцену «графиня указала барону на дверь». В прихожей показать Элле пальцем на входную дверь, Элла увидит дверь и поймет, что ей отказали от дома. Я хочу играть как раньше! Мы при ней не играем, а она так много с нами!.. А меня как будто вытесняют, выталкивают из комнаты.

…Я оглянулась, а за соседним столом – М. Я пью чай, а он пьет водку, хотя сейчас еще почти что утро. Поднял голову, посмотрел на меня и вдруг сказал: «Привет». Он меня узнал? Узнал как Санечкину дочь или как девушку, которую спрашивал про солнце в Питере?

Я открыла рот и не смогла произнести ни звука. Пауза.

– Если актер взял паузу, он должен держать ее как можно дольше, чтобы зрители оставались в напряжении, – сказал М.

Я не брала паузу, я просто растерялась. А ведь я могла бы светски сказать: «О да, конечно, я знаю это известное правило. Помните театральную легенду, как Михаил Чехов в Гамлете держал огромную паузу, и в зале была сумасшедшая энергетика, а когда его спросили, о чем он думал, он сказал – разглядывал гвоздь в полу…» И он бы понял, что мы с ним говорим на одном языке.

– Здравствуйте, – наконец ответила я глупым школьным голосом. А М. уже ушел.

Он что, петербургский призрак, появляется и исчезает на веранде у Казанского собора?

Сегодня вторник, день дружбы с Эликом, но сегодня мне некогда с ним дружить десять минут, мне нужно проводить Катьку на свидание.