Черт возьми! Как умно с его стороны было предоставить ей несколько дополнительных бочек воды.

Его неспособность говорить продолжалась, и тогда Джессика спросила его, подняв бровь:

— Не желаете ли выпить?

Алистер приблизился к табуретке, стараясь сохранить максимум хладнокровия и достоинства, что было нелегко, принимая во внимание его восставшую плоть.

Он взял бутылку и сделал глоток прямо из горлышка. В ней оставалось совсем немного. Но каким бы выдержанным ни было вино, оно не могло заглушить его острый голод, который только подстегнула его нынешняя дерзость. Ведь стоя здесь, он мог видеть каждый дюйм ее тела.

Голова ее была откинута назад, и Джесс смотрела на него затуманенными глазами.

— Похоже, вы уютно чувствуете себя, присутствуя при туалете леди?

— А вы, похоже, уютно чувствуете себя, когда при вашем туалете присутствует мужчина?

— И часто вы проделываете подобные вещи?

Обсуждать прошлых любовниц было глупо. И Алистер вовсе не собирался это делать сейчас.

— А вы?

— Со мной так впервые.

— Я польщен.

Он пересел на один из стульев возле стола и теперь думал, как наилучшим образом продолжить разговор. Эта территория была ему незнакома. Вчера он поспешил. Сегодня не мог себе позволить подобную ошибку, и все же перед ним лежала обнаженная подвыпившая женщина, механизмы защиты которой были ослаблены. К тому же он много лет жаждал обладать ею. И святой поспешил бы добиться своего, а Господь свидетель, что Алистер был весьма далек от святости.

Сев на стул, Алистер заметил ящик с кларетом в ногах постели. Его количество красноречиво говорило о том, что Джесс ищет забвения. Его обеспокоила мысль о том, что она была так привязана к Тарли. Как он мог состязаться с призраком? Особенно такого человека, который в отличие от Алистера идеально подходил ей во многих отношениях?

— Вы собираетесь присоединиться к нам за ужином? — спросил он настолько беспечным тоном, насколько ему удалось.

— Я не приду к вам, — ответила Джессика, запрокидывая голову, опираясь ею о край ванны и закрывая глаза. — И вы не должны приходить ко мне в каюту, мистер Колфилд.

— Алистер, — поправил он. — Так прикажите мне удалиться. Хотя надо, чтобы кто-нибудь помог вам здесь. Потому что вы отпустили горничную на весь вечер. А я готов заменить ее.

— Вы узнали о том, что я одна, и бросились в атаку. Вы так бесшабашны, так порывисты и несдержанны и…

— Готов извиниться за то, что вчера расстроил вас.

Джесс ответила вздохом. Он ждал объяснения. Но вместо этого она сказала:

— Моя репутация очень важна для меня.

Хотя она не сказала всего, однако мысль ее была ясна, он не разделял ее беспокойства по этому поводу.

— Для меня тоже важно ваше доброе имя.

Один серый глаз открылся и посмотрел на него.

— Почему?

— Потому что это важно для вас.

Этот один открытый и оценивающий глаз смущал его, будто он не собирался проявить по отношению к ней честность. Джесс кивнула и снова закрыла глаза.

— Мне приятно чувствовать на себе ваш взгляд, — сказала она с удивившей его откровенностью. — Но это меня угнетает.

Алистер скрыл улыбку за горлышком бутылки: ясно было, что она пьяна.

— А мне доставляет удовольствие смотреть на вас. И так было всегда. Сомневаюсь, что могу как-то изменить это. Между нами действительно существует взаимное притяжение.

— Ему нет места в жизни нас обоих.

Вытянув ноги перед собой, Алистер сказал:

— Но сейчас нет обычной обстановки, нет нашей обычной жизни. И не будет, по крайней мере, несколько ближайших месяцев.

— Мы с вами разные люди. Возможно, вы полагаете, что паралич, охвативший меня в ту ночь в лесу Пеннингтон, дает ключ к более глубокому пониманию моего характера, и это вас интригует, но, уверяю вас, вы заблуждаетесь. Тогда я была смущена и унижена.

— И все же вы здесь. И отправились одна на такое расстояние. И не в силу необходимости, а по собственному выбору. Я нахожу это интригующим. Тарли оставил вам источник огромного дохода. Почему он решил обеспечить вам не только заботу, но огромное состояние? Поступив так, он дал вам возможность путешествовать куда угодно и вынудил вас вести дела широкого масштаба. Одной рукой он попытался защитить вас, а другой толкнуть в новый, неизвестный мир. Я и это нахожу интригующим.

Джессика допила вино из своего стакана и поставила его на табуретку, где прежде стояла бутылка. Она села, обхватила руками согнутые колени и посмотрела на дверь.

— Я не могу быть вашей любовницей.

— Я и не стал бы вас просить об этом.

Алистер положил руку на столешницу и смотрел прищуренными глазами на влажный локон, спускавшийся на ее бледную спину. Он чувствовал, как пульсирует его возбужденная плоть.

— Я не хочу заключать с вами соглашения. Я не хочу от вас одолжений. Я рассчитываю на вашу добрую волю, ваши потребности и запросы, и только это для меня важно.

Она обратила к нему огромные серые глаза.

— Я хочу вам служить, Джессика. Я хочу закончить то, что началось между нами семь лет назад.

Алистер видел, что Джессика обдумывает его предложение.

— Не могу оценить всего этого в полной мере, как и того, что веду с вами подобный разговор именно в этот день из всех возможных.

— Так поэтому Тарли взвалил на вас заботы о «Калипсо»? Хотел, чтобы вы по-прежнему принадлежали ему? И у вас не было оправдания в случае, если бы вы пожелали обратиться за помощью к другому мужчине?

Джесс повернула голову и оперлась щекой о согнутые колени.

— Тарли был слишком хорошим человеком, чтобы проявлять подобный эгоизм. Он желал мне счастья. Новой любви. И на этот раз по собственному выбору. Но я уверена, что он имел в виду брак, а не интригу с человеком, известным своей неразборчивостью в связях.

Рука Алистера крепко сжала стакан, но он благоразумно придержал язык.

— Мужчины обладают намного большей свободой, — сказала она с долгим выстраданным вздохом.

— Если вы желаете свободы, к чему снова вступать в брак?

— Я и не собираюсь этого делать. Чему бы это могло послужить? Мне не нужны деньги, а так как я бесплодна, то мне нечего предложить мужчине равного со мной положения.

— Конечно, финансовые вопросы важны. Но что насчет ваших запросов в качестве женщины? Неужели вы навсегда лишите себя радости мужских ласк?

— Руки некоторых мужчин не приносят ничего, кроме боли.