Галип спросил, где он может найти Джеляля, если его нет в редакции.

— Джеляль-бей отдалился от всего человечества, спрятавшись в недоступном месте, потому что понял наконец, что никогда не избавится от ощущения невыносимого одиночества, которое преследовало его как злой рок со дня рождения из-за его неумения сближаться с людьми; неизвестно, в какую конуру он забился сейчас, как отчаявшийся безнадежный больной.

Галип сказал, что телевизионная группа Би-би-си хотела бы вытащить Джеляля из его «конуры»…

— Джеляль-бея скоро уволят! — резко оборвал его Нешати. — За последние десять дней он не прислал ни одной новой статьи. А машинописные материалы, которые он оставил как запасные, это его статьи двадцатилетней давности, и все об этом знают!

— А вдруг он, да сохранит его Аллах, умер, — предположил старый публицист. — Ну как, нравится вам игра, в которую мы играем?

А журналист продолжал спрашивать:

— Правда, что он потерял память?

— И правда, и неправда, — ответил Галип.

— А то, что у него много адресов в городе, которые он держит в тайне?

— Тоже: и верно, и неверно.

— Может, он сейчас изнывает в одиночестве от страданий в одной из своих квартир,

— сказал публицист.

— Если бы это было так, он бы позвал кого-нибудь, кого считает близким, — высказал предположение журналист.

— Нет такого человека, нет у него близких, — настаивал публицист.

— Юноша, наверно, так не считает, — сказал журналист. — Кстати, вы не назвали своего имени.

Галип назвался.

— Скажите, Галип-бей, — продолжал журналист, — ведь у Джеляль-бея, который сейчас заперся бог знает в каком состоянии, есть люди, которых он считает близкими настолько, чтобы передать им свои литературные тайны, свое наследие? Ведь не настолько он одинок?

Галип подумал: «Нет, он не так одинок».

— Кого бы он позвал к себе, — спросил публицист. — Вас?

— Сестру, — уверенно сказал Галип, — у него есть сестра по отцу, на двадцать лет моложе его, он позвал бы ее. — И задумался. Вспомнил кресло, из распоротого брюха которого выскочили ржавые пружины.

— Кажется, вы начали понимать логику нашей игры, — отметил старый публицист, — и, похоже, получаете от нее удовольствие. В таком случае я вам прямо скажу: все хуруфиты плохо кончают. Фазлаллах Астарабади (основатель шиитской общины хуруфитов), основатель ордена хуруфи, был убит, как собака, к ногам его привязали веревку и труп таскали по всем базарам. Знаете ли вы, что шестьсот лет назад он начинал с толкования снов, как Джеляль-бей? Только он занимался этим не в газете, а в пещере за городом.

— Можно ли понять человека, проникнуть в тайны его жизни с помощью подобных сравнений? — рассуждал журналист. — Я, например, уже больше тридцати лет пытаюсь разгадать несуществующие тайны наших бедных артистов, которых мы, подражая американцам, называем звездами; в конце концов я понял: неправда, что люди созданы парами, — никто ни на кого не похож. Каждая бедная девушка бедна по-своему. Каждая звезда на небе несравненна и одинока.

— Кроме голливудских оригиналов, — не согласился старый публицист. — Я говорил вам, кому подражал Джеляль-бей. Кроме тех, кого мы уже называли, он постоянно заимствовал что-то у Данте, Достоевского, Мевляны, Шейха Галипа.

— Каждая жизнь неповторима! — возразил журналист. — Каждая история является историей потому, что не похожа на другую. Любой писатель несчастен и одинок.

Я так не считаю! — не уступал старый публицист. — Возьмем статью Джеляля «Когда отступили воды Босфора», которая так всем понравилась. Разве светопреставле ние не заимствовано из книг, написанных тысячу лет назад, где рассказывалось о конце света перед пришествием Махди (так в исламе называют Мессию); разве не заимствовано оно из Корана и Ибн Хальдуна ? Да еще он добавил к этому рассказ об обыкновенном бандите. Тут нет ничего значительного. И причина взволнованного восприятия статьи небольшой группой читателей и сотней истеричных женщин, звонивших нам в тот день, конечно же, не в чепухе, которая описана в статье. В тексте есть «послания», которые не можем понять ни я, ни вы, а могут понять мюриды (Мюрид — ученик, последователь суфизма — возникшего в X — XII вв. в исламе мистического течения о приближении к Богу и слиянии с ним через любовь и экстатические «озарения»), знающие шифры. Эти заполонившие всю страну мюриды, половина из которых проститутки, а половина — педерасты, воспринимают послания как приказ к действию и с утра до вечера звонят в газету, чтобы их шейха, Джеляля, не выгнали за то, что он пишет такой вздор. Несколько человек постоянно караулят его у редакции. Откуда нам знать, Галип-бей, не из их ли вы числа?

— Галип-бей нам понравился, — сказал журналист, — мы увидели в нем что-то от нашей молодости. Мы прониклись к нему симпатией настолько, что открыли ему кое-какие свои тайны… Что такое, молодой человек уходит?..

Выйдя на улицу, Галип внимательно посмотрел по сторонам. На противоположном тротуаре, где когда-то юноши из лицея имени имама Хатипа сожгли газету из-за статьи Джеляля, в которой осмеивалась религия, тоскливо стояли продавец апельсинов и какой-то лысый мужчина. Не было никого, кто мог бы ждать Джеляля. Галип подошел к торговцу, купил апельсин и, очистив, начал есть. И вдруг почувствовал, что кто-то следит за ним. Он шел в свою контору через площадь Джалалоглу, размышляя над тем, почему именно в этот момент ощутил, что за ним следят; медленно передвигаясь по спуску и заглядывая в книжные витрины, он никак не мог понять, почему это чувство столь реально. Словно над затылком у него находился какой-то «глаз», который просто едва различимо обозначал свое присутствие, и больше ничего.

Когда, замедлив шаг у одной из витрин, он встретился взглядом с другой парой глаз, он обрадовался так, будто встретил близкого человека. Это был магазин издательства, выпускающего детективные романы, которые запоем читала Рюйя. Самоуверенная сова, эмблема издательства, которую он так часто видел на обложках книг, снисходительно смотрела на проходящую мимо лавки субботнюю толпу и на Галипа. Галип вошел в магазин и купил три старых романа, которые, как он считал, Рюйя не читала.

Выйдя на улицу, Галип осмотрелся, но ничто не привлекало внимания: женщина, повязанная платком, с ребенком в на вырост пальто, разглядывавшая бутерброды в витрине; две школьницы в одинаковых зеленых гольфах; старик в коричневом пальто, ожидающий удобного момента, чтобы перейти улицу. Но как только он двинулся дальше к своей конторе, он снова почувствовал затылком следящий за ним «глаз».

Увидев слепого безногого нищего у двери рядом со входом в его контору, Галип подумал, что кошмар, в котором он оказался, связан в равной мере как с исчезновением Рюйи, так и с бессонницей. Войдя в офис, он сразу подошел к окну и, распахнув его, стал смотреть вниз, наблюдая за движением на улице. Когда он сел за стол, рука, против обыкновения, потянулась не к телефону, а к пачке бумаги. Достав чистый лист, он, не раздумывая, написал: