Интересно в этом смысле еще одно свидетельство Мудроге- ля. Николая Александровича и его брата, в то время мальчиков, Третьяковы брали на дачу в Кунцево. Там Павел Михайлович «... заставлял нас чистить дорожки, выпалывать сорную траву на грядах ». Далее он пишет очень важную вещь, которая как нельзя лучше характеризует Третьякова: «... в такой работе он и сам иногда принимал участие: разметал дорожки, поливал цветы. И детей своих заставлял делать то же. Я так понимаю: он не любил праздности, ему неприятен был вид бездельного человека. Я никогда не видел, чтобы он проводил время праздно »149.0 том же пишет старшая дочь Третьякова: «... папочка по вечерам на даче любил стричь сухие ветки на сирени »150. Купец 1-й гильдии, человек богатый и обремененный известностью, Третьяков не считал для себя зазорным заниматься физическим трудом! Это была сознательная позиция, которая, к несчастью, утратила смысл в глазах современных богачей.

Одновременно с Павлом Михайловичем в Москве жили представители известнейшей «чайной » купеческой династии — Перловы. Этот род предпринимателей более столетия занимался чайной торговлей, заработал себе на ней доброе имя и славу не только в Российской империи, но и на европейских землях: в Вене, Берлине, Париже, Варшаве. В год столетнего юбилея фирмы (1887) Перловы были пожалованы в дворянское достоинство и получили фамильный герб с девизом «Честь в труде». Трудолюбие было присуще всем членам их рода, оно не давало Перловым перепоручить ведение торговых дел посредникам, а самим заняться прожиганием денег, как это происходило в некоторых купеческих семьях. А значит, это свойство, присущее всем членам семьи, было залогом долголетия их деятельности. То же самое можно сказать о Павле Михайловиче Третьякове. Трудно придумать для него девиза более уместного, чем «Честь в труде». Труд для П.М. Третьякова являлся одной из высших ценностей, которую он старался привить и своим детям. Так, в письме к дочери Александре 23 марта 1893 года насчет обеспечения замужних дочерей он писал: «Обеспечение должно быть такое, какое не дозволяло бы человеку жить без труда»151.

Описывая отца, Вера Павловна Зилоти пишет: «... когда он был серьезен, он был похож на отшельника со старинных византийских образов, но его ласковая и часто лукавая улыбка заставляла сразу усумниться в этом определении. Еще меньше его можно было принять за “архимандрита”, как, подшучивая, называли его в его семье. По общему же мнению, он больше всего был похож на англичанина»152. Слова эти, вырванные из контекста, могут быть неверно поняты. Чтобы вникнуть в истинный смысл, вложенный в них автором, надо сравнить их со свидетельством Н.А. Мудрогеля. Описав ежедневную непрестанную деятельность Третьякова, Николай Андреевич замечает: «... эта вежливость, этот распорядок во всем делали его как бы нерусским. Не обдумав, он не делал ничего. Без цели — шага лишнего: все у него по плану. Ну а если что захочет — кончено, все поставит на карту, чтобы добиться»153. Англичанином, нерусским Третьяков воспринимался только в силу своего колоссального трудолюбия. Хотя... не это ли и есть одна из основных черт нормального русского человека? Иными словами, русского человека, не развращенного барственным бытом, водкой или кухонной болтовней?

Если внимательно присмотреться к деятельности П.М. Третьякова, возникает впечатление, что он ничего не умел делать наполовину. Какое бы дело ни начинал Павел Михайлович, он старался вкладывать в него всю душу, достигая наилучших результатов и непременно доводя начатое до конца. Тяга к совершенству определяла главнейшие поступки Третьякова. Она же заставляла его концентрировать усилия на малом — ив этом малом приближаться к идеалу. А. Рихау замечает: «Правилом П.М. Третьякова было, кажется, не браться за многое, но взявшись — отдаться делу вполне»154.

Как вспоминал тот же Рихау, П.М. Третьяков «... в коммерческом мире... считался, и совершенно основательно, передовым человеком»155. Так, Н.А. Мудрогель с гордостью пишет: «Павел Михайлович заставил изготовлять на своей фабрике особый холст для художников. Холст получился не хуже заграничного, даже с дрезденским спорил!»156 Рихау сообщает, что Третьяков «никогда... не устранялся принимать участие своим трудом и знанием в устройстве новых общественнокоммерческих предприятий»157. Кроме того, Павел Михайлович не чурался нововведений на собственном производстве. Он ценил эффективность и рациональность. Поэтому, например, он старался улучшать оснащение и методы работы на костромской фабрике, паи которой принадлежали, кроме него, брату Сергею, В.Д. Коншину и непосредственному руководителю производства К.Я. Кашину. После кончины К.Я. Кашина директором фабрики стал его сын, Николай Константинович. «Павел Михайлович его очень ценил, но пришлось Павлу Михайловичу чаще ездить на фабрику, покуда Николай Константинович набрался необходимого опыта. Как молодой человек, любил пробовать новые методы, и Павел Михайлович с ним терпеливо их пробовал ввести»158.

По свидетельству современников, в творении благих дел П.М. Третьяков также воплощал тягу к совершенству. Благотворительность Павла Михайловича «... не ограничивалась простым бросанием денег куда попало, а соединялась с деятельным участием его в избранной им области»159. Так, будучи попечителем Арнольдо-Третьяковского училища для глухонемых детей, Третьяков старался сделать все возможное, чтобы поднять дело обучения в нем на должную высоту. Его неустанными усилиями, как материальными, так и моральными, училище стало «... одним из образцовых в Европе и Америке»160. Это ведь и называется: доводить до конца задуманное... сколько бы для этого ни понадобилось времени. Если необходимо — день. Если нужно — год. Если потребуется — полжизни.

Не только на поприще коммерции, не только в благих делах, но и в составлении галереи Павел Михайлович старался добиться наилучшего результата. По свидетельству старшей дочери, он всегда «работал за десятерых»161. Неудивительно поэтому, что любимое детище Павла Михайловича — галерея картин русских художников — в полной мере стала воплощением тяги ее создателя к прекрасному, к совершенному началу.

П.М. Третьяков не спешил начинать любое новое дело, не набрав прежде о нем достаточно сведений, не получив должных навыков и в конечном итоге не убедившись, что это дело ему по душе и по плечу. А начав дело, продолжал пополнять свои о нем представления: читал специальную литературу, консультировался у знатоков, набирался знаний в заграничных поездках. Этот основательный подход Павла Михайловича проявился и в деле коллекционирования картин. Так, он быстро почувствовал необходимость научиться реставрации. В.П. Зилоти пишет: «Павел Михайлович, говорили художники, крыл лаком, заделывал трещины и пятна, смывал “лишнее”, как никто, и мы часто слышали, как художники, продавая отцу картину, предоставляли ему самому покрывать их лаком, когда он это найдет нужным »162. Советскому биографу Третьякова Д.Я. Безруковой принадлежат совершенно справедливые слова: «... Павел Михайлович не только собирал картины, но с интересом изучал технологию живописи, свойства красок, умел крыть лаком картины и без помощи реставраторов удалять повреждения в холсте, заделывать трещины в красочном слое, промывать загрязненные холсты... Он пользовался советами опытных реставраторов, например Д. Арцыбашева»163.