– Хочешь, я тебе зачитаю кое-какие отрывочки? Ну хотя бы те фразы, которые мама подчеркнула карандашом… Послушай, Бенжамен, послушай, чем грезила наша мама в моем возрасте.

«Интимные отношения между здоровыми и нравственными людьми могут иметь место только в том случае, если их объединяет настоящее чувство любви».

Мама подчеркнула слова «здоровыми», «нравственными» и «настоящее чувство любви».

«И если во многих семьях у мужчины пропадает чувство уважения к своей супруге, то это чаще всего происходит потому, что сама супруга теряет чувство чистоты и достоинства».

Рядом, на полях листа: «Совершенно верно». С двойным восклицательным знаком: «!!» (Ах, мама-мама!)

«Что является залогом долгого счастья в брачных отношениях?» – вопрошал автор. «Воздержанность супругов», – тут же отвечал он. «Да!» – восклицал мамин карандаш. Тереза с видом победителя ткнула указательным пальцем в это «да». Так, значит, наша мать молоденькой девушкой была склонна к воздержанию. Просто не верится. Однако это было так, и на это стремление к воздержанию четко указывала следующая фраза, дважды подчеркнутая маминой рукой.

«Что касается интимных отношений супругов, то воздержание заключается в том, чтобы иметь такие отношения как можно реже, не более одного или двух раз в месяц».

Один или два раза в месяц… Ну мама, ну дает… Разве такое возможно? А под конец нашего разговора Тереза выдала мне, вращая горящими зрачками:

– Зачем ты, Бенжамен, мешаешь мне осуществить мамину мечту? Там, где у нее не получилось, могу преуспеть я. Она будет гордиться мною.

Вот тут я и сложил оружие. Во-первых, потому что не почувствовал и намека на иронию в голосе Терезы и, во-вторых, потому что поля любви поистине непредсказуемы и на них не дождешься всходов от каких бы то ни было советов, раз уж даже наша мать, эта стахановка на любовном фронте, в своих молодых мечтаниях представляла брак в виде ежемесячного совокупления.

И когда я засыпал на кровати Терезы, мне, не знаю почему, упрямо лез в голову последний отрывок из книги «Женщина – хранительница семейного очага. Практические советы для вступающих в брак», на сей раз касающийся ухода за волосами: «Частая стрижка волос вместо укрепления волосяного покрова отрицательно сказывается на его густоте. Возможно, что именно она является главной причиной облысения у представителей мужского пола». (Мамаша подчеркнула «у представителей мужского пола» и поставила рядом «где» с вопросительным знаком.) Погружаясь в сон, я видел перед собой Мари-Кольбера с такой длинной и густой шевелюрой, что Тереза легко плела из нее косички, как у певцов рэгги, укладывая их в красно-золотисто-зеленую шапочку растафари.

2

– Я могу лечь на свою кровать?

Кто-то задавал мне этот вопрос из глубины моего сна.

– Бенжамен, я могу лечь на свою кровать?

Кто-то с очень знакомым голосом.

– Проснись, Бенжамен, мне надо спать. Давай!

Кто-то, не церемонясь, тряс меня за плечи.

Когда я открыл глаза, передо мной стояла Тереза. Когда я открыл рот, заговорила она.

– Нет, это не сон, я вернулась. Прощай, замужество. Давай, верни мне мою кровать, я хочу спать.

Пятясь, я направился к двери. Скользнув под одеяло, Тереза повернулась лицом к стене:

– Поговорим об этом позже.

* * *

Кроме Терезы, в нашей скобяной лавке была лишь Жюли. Лауна отправилась на три дня на дежурство в больницу. Клара пошла подменить Жервезу в «Плоды страсти», а остальные разбрелись по своим делам. Жюли сидела в столовой за большим обеденным столом и раскладывала документы из досье Роберваля.

– Ни о чем не спрашивай меня, Бенжамен, я знаю не больше твоего. Она пришла минуту назад и прошла в спальню, не сказав ни слова. Хочешь кофе?

– И покрепче.

(В субботу вышла замуж, в понедельник утром вернулась в отчий дом.)

– Который час?

– Половина десятого.

(…вернулась в понедельник утром в девять тридцать.)

Жюли дала пенке подняться два раза к краю джезвы, в которой готовился мой кофе по-турецки.

– И обещай мне не разыгрывать из себя брата-мстителя, пока не изучишь досконально все дело.

* * *

Легко сказать – изучить дело! Тереза продрыхла весь день. С наступлением вечера, когда наша скобяная лавка стала наполняться народом, был отдан приказ ходить по дому на цыпочках и затыкать рот мелюзге, если та начнет орать. Когда, около девяти часов (21 часа), Тереза наконец-то пробудилась ото сна, на плите ее ждал теплый ужин, к которому она даже не притронулась. Встав с постели, она прошла через весь дом, глядя прямо перед собой. И лишь обронила на прощанье:

– Я схожу погасить Йеманжи и заберу кое-что из вещей.

Даже Жереми не задавал вопросов.

И она вышла из дома.

Ладно.

Я спросил:

– Ты идешь, Джулиус?

Пес Джулиус всегда готов идти со мной.

Тем более что наступало время добавить кое-что к памятнику, который он возводил во славу Мартена Лежоли.

Итак, идем на улицу.

«Я схожу погасить Йеманжи». На закодированном языке это означало: брачная ночь состоялась. Ergo[22]: потеря дара ясновидения. Йеманжи больше не понадобится. Чешский автоприцеп закрывается, понятно. Но что же произошло? И так быстро? А Мари-Кольбер тоже вернулся в Париж? Что-то подсказывало мне не пытаться искать ответы на эти вопросы до тех пор, пока я не услышу объяснений Терезы. Я и так слишком часто проявлял инициативу в этом деле, и все без толку. Но подумать только, вот так Цюрих… Неужели этому городу хватило всего одного дня, чтобы разбить пару новобрачных? И какую пару!

Стоял один из тех жарких душных вечеров, когда, распахнув свои окна, Бельвиль выплескивал наружу все, что обсуждалось в стенах его домов. Стоило мне немного прислушаться, и я мог следить за нитью всех разговоров, что велись в домах, находящихся в границах улиц Сен-Мор, Бельвиль, Пиренеи и Менильмонтан. Очень скоро эти голоса будут муссировать лишь одну-единственную тему, и мне казалось, что я уже слышу, как судачит о моей сестренке весь район. «Тереза йерджа! Тереза вернулась!», «Уахед барка, всего лишь один день побыла замужем!», «Даже ее мать подольше оставалась замужем!», «Уахед барка иаум, представляешь!», «Да ни за что на свете я не поверил бы в это!», «По тьян хуан! Невиданное дело!».

Так, по привычке торопя события, я рисовал себе картину будущего, скользя рассеянным взглядом по Джулиусу, который, присев, начал тужиться. Джулиус тужился…