русских солдат Сибирского полка, и трём тысячам пленных шведов, определённых на поселение в суровых краях, пришлось бы встречать зимушку где-нибудь в степи между Доном и Волгой.

Курьера с письмом харьковскому коменданту Евгений направил, едва миновали Белгород. Да и ранее писал ему: мол, встречайте, будем у вас зимовать. Насколько он знал, в этой должности сейчас находился один из героев Полтавской баталии — генерал-майор Савва Айгустов. Белгородский пехотный полк, героически защищавший редуты и понесший потери, был отправлен в Харьков на доукомплектование и зимние квартиры. Лично пересекаться с Саввой Васильевичем пришлось только перед самой битвой, да и то мимоходом: все готовились к сражению, было не до знакомств. После битвы встретились только за пиршественным столом у государя и снова едва перебросились парой слов. Теперь предстояло свести более тесное знакомство: капитан лейб-гвардии егерской роты Преображенского полка Черкасов намеревался провести в городе по меньшей мере три-четыре месяца. А по весне, как только просохнут дороги, начать марш-бросок в восточном направлении.

Шведы умели совершать скорые марши, их к этому приучали все короли, начиная с Густава Адольфа. Сейчас, будучи в статусе пленных, они несли на себе только часть амуниции и провианта — оружия их, естественно, лишили. Потому и шагали скандинавы бодро, от Москвы до Белгорода добрались всего за восемь недель. Глядя на них, постепенно научились очень быстро маршировать и русские солдаты.

Евгения, кстати, удивляло, что за всё время перехода не сбежал ни один швед. Свои солдатики — бегали, аж трое. Двоих поймали тут же, буквально на выходе, третьего — привели через день, связанного. Попался солдатам местного гарнизона, патрулировавшим местность. И если первых двух Евгений не без помощи какой-то матери сумел вразумить, выписал им кучу нарядов вне очереди, определил в штрафной взвод и замял дело, то третьего дурака пришлось прилюдно казнить. Строго по нынешнему закону. К слову, никаких недопониманий со стороны шведов он не заметил: у них был точно такой же закон, каравший смертью за дезертирство.

Когда у тебя под отчётом пять тысяч солдат — и своей армии, и пленных — поневоле будешь искать более «сытый» путь, иначе есть риск довести в Тобольск в лучшем случае половину. А если учесть, что во главе шведского корпуса поставили фельдмаршала Рёншельта, то тем более не стоит усугублять ситуацию. В общении с русскими Карл Густав был пренеприятнейшим типом — упёртым и фанатичным. Впрочем, с капитаном Черкасовым он как раз держался вполне уважительно, и не только потому, что этот человек принял шпагу у сдавшегося в плен короля Карла. Евгений готов был поспорить, что фельдмаршал углядел в нём нечто хорошо знакомое. Почти родное.

—…Мне приятно беседовать с вами, капитан, — признался Рёншельт, когда «главный егерь Всея Руси» во время очередного перехода задал ему прямой вопрос на эту тему. — Вы образованный человек с отлично подвешенным языком. Не заносчивы с подчинёнными и не подобострастны с вышестоящими персонами; словом, знаете себе цену. Но более всего мне нравится ваше отношение к жизни… Что я имею в виду? Иной раз ловлю себя на мысли, что вы — единственный взрослый среди этой толпы великовозрастных детей.

При этом фельдмаршал кивнул куда-то назад — где как раз маршировали русские солдаты. Сами господа офицеры были верхом и, пустив лошадей шагом, имели возможность поговорить «за жизнь». Всё равно скучно, а так хоть как-то скрасят время… Снег, пусть и неглубокий, уже выпал, глазу не за что зацепиться — всё либо белое, либо чёрное, покрытие белым. Было довольно-таки холодно и ветрено, фельдмаршал мёрз: его мундир, пусть и добротного дорогого сукна, не был рассчитан на русскую зиму с такими ветрами, как сейчас. А Евгений уже обрядился в зимнюю общеполковую форму — поверх мундира овчиный тулуп, на голове вместо треуголки меховая шапка польского фасона с капитанским значком, а на ногах высокие сапоги поверх толстых вязаных чулок — обычных для того времени. Он уже предлагал Рёншельту аналогичную одежду по сезончику, но тот отказался.

— Я бы не был так категоричен в отношении наших солдат, — разговор шёл на северогерманском варианте немецкого языка, который Евгений за эти годы успел хорошо изучить. — Им не хватает знаний, только тем они от нас с вами и отличаются.

— Есть люди, которым знания вредны, — Рёншельт сделал неопределённый жест. — Ибо они попросту не сумеют ими воспользоваться во благо. Увы, таковых много и среди шведов… Да, всё хотел спросить, господин капитан: говорят, вы происходите из казаков? Они пользуются славой отменных всадников, но вы не проявляете особых умений в верховой езде. Не могли бы вы удовлетворить моё любопытство, рассказав о причинах сего загадочного явления?

— В этом нет никакой загадки: я не кавалерист, а пехотинец, — ответил Евгений, уже зная, к чему клонит дотошный швед. Это был далеко не первый намёк на его инаковость.

— Пожалуй, даже солдаты пехотных полков более ловки в обращении с лошадьми, — с едкой ноткой отметил пленный фельдмаршал. — Знаете, за всю жизнь я всего лишь один раз видел людей, которые были бы великолепными солдатами, обладали невиданной быстротой реакции и принятия решений в бою, и в то же время проявляли редкостное неумение в самых простых вещах. К примеру, в верховой езде.

— Вы всё время хотите задать мне некий вопрос, но почему-то не решаетесь, ходите вокруг да около, — усмехнулся сибирский губернатор. — Не стесняйтесь, спрашивайте.

— Что ж, если вы не против… — Рёншельт поправил подбитый мехом, но уже несколько потёртый плащ, чтобы поменьше задувало. — Примерно год назад в Варшаве в ставку его величества прибыло некое подразделение. Их было тридцать шесть человек под командой английского наёмника. Мундиры до крайности странные — вроде ваших егерских, только окраска ткани донельзя любопытная. Пятнами, словно жухлая листва на земле. Собственно, странным у них было всё, от сапог до оружия, от речи до поведения. Они крайне неохотно общались с нашими офицерами и солдатами. Пожалуй, только его величество и я были теми единственными, с которыми они охотно беседовали… Однажды — Богом клянусь, это произошло совершенно случайно! — мне довелось услышать часть разговора их командира с его величеством. Наёмник упоминал некую разницу более, чем в три столетия, которая пролегла между ими и нами. Когда я наконец осознал то, что услышал, все странности, связанные с этими людьми, нашли своё объяснение… Конечно, если Всевышнему угодно, то и не такие чудеса могут случиться. Но ответьте, ради Бога — вы тоже явились из грядущих времён? Слово дворянина — я сохраню вашу тайну.

— Что ж, храните мою тайну, — с улыбкой ответил Евгений. — Тот наёмник не солгал: он действительно пришёл из будущего. Так же, как и я.

— Если бы знать это раньше…

— История не знает сослагательного наклонения, фельдмаршал. Хотя… Считайте, что и Петру Алексеевичу, и вашему королю судьба подарила по одинаковому шансу изменить будущее. Но воспользовался этим подарком только Пётр Алексеевич.

— Увы, мой король никогда не отличался способностью к извлечению должных уроков из прошлого и настоящего, — вздохнул Рёншельт. — Как видно, и из будущего тоже… Не откроете секрет, какая судьба ждёт его величество?

— Незавидная, — уклончиво ответил Черкасов. — Большего не скажу, уж простите. И так уже много изменилось. Вы, к примеру, здесь не совершили один крайне гнусный поступок[16]. Просто не успели или обстоятельства так изменились, но это факт. Однако я точно знаю, что вы способны на эту гнусность, если, образно говоря, звёзды сойдутся. Потому вы и стали единственным, кому не предложили перейти на нашу службу.

— Сказать по правде, я бы и не принял этого предложения. Но благодарю за предупреждение. Не каждый день узнаёшь, что где-то в иной канве бытия ты совершил нечто отвратительное.

— В чём-то вы счастливее меня, фельдмаршал. По крайней мере, завеса над вашим будущим пусть на волосок, но приоткрылась. Своего — я не знаю. И спросить не у кого…

Ветер усиливался. Небо нависло тяжёлыми тучами, потемнело и начало осыпаться на землю косо летящими снежинками. Солдаты, тоже одетые в зимние тулупчики и шапки, старались повернуться к ветру спиной или хотя бы боком. И с надеждой поглядывали в сторону полевых кухонь, где прямо на ходу повара уже разжигали печи и начинали готовку. Евгений огляделся: просвета в тучах не видать, да и вечереет, вообще-то. Значит, нужно делать привал. До Харькова ещё два дня пути, и эти дни надо было пережить. Желательно, без потерь.

2

Маленькая крепость