Бородатый маг ничего на это не ответил. Несколько мгновений спустя сердитое выражение исчезло с лица Бадена, уступив место усталости.

— Но все-таки остается возможность, что Орден воспользуется твоими советами, — предположил Оррис, хотя сам понимал, что это не так. — К тому же я могу ошибаться насчет Арслана. Возможно, мне удастся добиться его поддержки в деле освобождения Барама.

Баден покачал головой:

— Вряд ли. Ты был прав тогда, они никогда не согласятся. Мне следовало бы подумать об этом раньше и не тратить нервы попусту.

— Раньше? — Оррис нахмурился. — Ты хочешь сказать, что предвидел развитие событий? — спросил он, озаренный внезапной догадкой. — Именно поэтому ты так отчаянно защищал жизнь Барама?

Баден грустно усмехнулся.

— Я не великий мудрец, — сказал он. — И у меня нет дара предвидения, чтобы заглядывать в будущее. — Он задумался на минуту. — Конечно, я могу оценить варианты, но не более того. Я верил в то, что в Бараме — ключ к выживанию Ордена. Я и сейчас не перестаю верить в это. Я всегда считал, что живой он принесет нам куда больше пользы, чем мертвый, взять хотя бы его рассказы о Лон-Сере. Именно поэтому я и боролся за его жизнь. Я пошел против большинства членов Ордена и против самой Премудрой, чтобы уберечь его от казни.

Оррис внимательно слушал, медленно потягивая эль. В тот момент он понял, что Баден — едва ли не самый мудрый и смелый человек из всех, что встречались на его пути, хоть сам он и отрицал это. Его поражал размах того, что сделано Баденом за четыре года, он вспоминал, как сам когда-то упорно противостоял Магистру, и это заставляло Орриса чувствовать себя зеленым юнцом, ничего не понимающим в жизни.

— Если бы ты только смог объяснить тогда… — смущенно проговорил Оррис.

— Объяснить что? — Баден мягко улыбнулся. — Что у меня есть какие-то смутные предчувствия насчет того, что в будущем Барам сможет помочь нам заключить мир с Лон-Сером? Что я не только хочу оставить его в живых, но когда-нибудь отправить его обратно в Брагор-Наль? — Он провел рукой по своим рыже-серым волосам и вновь усмехнулся. — Не думаю, что, сославшись на смутные предчувствия, я смог бы привлечь на свою сторону больше голосов.

Оррис рассмеялся.

— Конечно нет! — согласился он. Глотнув эля, он продолжил: — Что же мы будем делать сейчас? Как нам справиться с целым Собранием?

Магистр беспомощно развел руками:

— Я не вижу других способов, кроме как продолжать убеждать Собрание в нашей правоте. Мы будем бороться до тех пор, пока не добьемся успеха.

— А если мы все же потерпим поражение?

— В таком случае мы восстановим ментальную заставу на востоке Тобин-Сера, как сделали это четыре года назад.

— Ты думаешь, это поможет? — с жаром воскликнул Оррис.

Баден посмотрел на него пронизывающим взглядом. Оррису показалось, будто Магистр видит его насквозь. Словно все его мысли, даже самые сокровенные, лежат перед Баденом как на ладони. Он подумал о том, что будет, если Баден узнает о плане, который недавно пришел ему в голову и который он решил приберечь для самого крайнего случая.

— Я не знаю, что ты задумал, Оррис, — тихим голосом произнес он, — и не думаю, что мне следует об этом знать. Может быть, тебя несколько удивит то, что я сейчас скажу, но я не собираюсь идти против воли Ордена. Да, когда-то я организовал создание ментальной заставы, но мне меньше всего нравится нарушать законы Ордена. Я дал клятву служить Тобин-Серу и защищать его, и я пойду против Ордена, только если это поможет исполнению моей клятвы. Я считал, что имел право на создание ментальной заставы. Думаю, каждый маг может выбирать свой путь служения в соответствии со своими возможностями. Ты меня понимаешь?

Оррис молча кивнул. Во рту у него пересохло.

— Я вижу, что ты принял какое-то решение, — продолжил Баден, — и мой тебе совет: обдумай его хорошенько. Ни я, ни Транн, ни Джарид с Элайной не будем тебя осуждать. Но остальные… Я заплатил свою цену за спасение жизни Барама, и скорее всего всем нам еще предстоит поплатиться за устройство ментальной заставы. То, над чем ты раздумываешь, что бы это ни было, тоже имеет свою цену. Помни об этом. Я не собираюсь тебя отговаривать, но хочу предупредить о последствиях.

Маг посмотрел в глаза Бадену.

— Как ты узнал? — спросил он. В голосе его сквозили одновременно страх и удивление.

Баден мрачно усмехнулся.

— Я ничего не узнал. — Он встал из-за стола и поднял руку. Большой белый филин взлетел с подоконника и опустился ему на запястье. — Думаю, нам тоже пора спать, — продолжил он. — Но сначала я хочу сказать тебе вот что: не отворачивайся от своих товарищей. Время для этого пока не пришло. Я знаю, что печалит тебя, но дай им еще один шанс. Дай им еще один день, прежде чем предпринять то, о чем ты можешь пожалеть.

— Спасибо, Баден, — ответил Оррис. — Спокойной ночи!

— До завтра.

Оррис проводил взглядом худощавую фигуру Магистра. Он подумал о том, какие все-таки странные отношения установились между ними. Даже в те времена, когда они открыто враждовали, очень часто Оррис замечал, что никто во всем Тобин-Сере не понимает его лучше, чем Баден. Как еще он мог объяснить состоявшийся разговор?

Ему всегда было сложно находить себе друзей. Даже Джарид и Элайна, которых он считал самыми близкими людьми, когда-то были неприятны ему только из-за того, что слишком уж легко они стали одними из самых влиятельных магов в Ордене. Много лет он боролся за лидерство среди магов, а эти двое, как ему тогда казалось, просто пришли в Великий Зал с Ястребами Амарида на плечах, и ни с того ни с сего их включили в комиссию, которую отправляли в лес Терона. А это была, возможно, самая важная страница истории Ордена. Конечно, они целиком оправдали доверие, возложенное на них Джессамин. Джарид и Элайна не только встретились с Неприкаянным духом Терона, но и убедили его помочь Ордену. Но даже несмотря на то, что он понимал все их заслуги, Оррису трудно было отделаться от чувства обиды. Прошло много времени, прежде чем он смог считать их своими друзьями. То же самое было и с Баденом: только теперь Оррис начал понимать, что этот человек значит для него очень много.

Еще одна мысль не давала Оррису покоя. Слова Бадена несколько отрезвили его, заставили задуматься о масштабе того, что он задумал, но в то же время расставили все по своим местам. Он принял окончательное решение, и теперь ему нужно было разработать план действий. Заказав еще эля, он пересел за маленький столик в самом дальнем углу таверны. Ему было над чем поразмыслить.

Двадцать в длину, шестнадцать в ширину. Двадцать в длину, шестнадцать в ширину. Он сидел в абсолютной темноте с открытыми глазами, прислонившись поясницей к холодной шероховатой каменной стене, подобрав колени к подбородку, и мерно раскачивался. Он снова и снова повторял эти слова нараспев, словно священник в каком-нибудь храме Лон-Сера. Снаружи до него доносился стрекот сверчков, приносимый прохладным ночным летним ветерком, что дул из окна над его головой. Иногда он слышал, как переговаривались филины в ночи. Но звуков, издаваемых человеком, здесь не было — кроме его собственного голоса.