Когда Хеллман в 1990 году посетил Смоленского, он заметил, что на его столе разложены проспекты крупных американских фондов взаимных инвестиций, таких, как “Меррилл Линч” и “Фиделити”{29}. Смоленский искал способы переправки денег за границу. Это была лишь небольшая иллюстрация колоссального бегства капитала из России, происходившего в то время. Сначала медленно, но потом все более уверенно новые российские коммерческие банки устанавливали связи с международной финансовой системой и учились, не привлекая внимания, переводить деньги в офшорные зоны. Цель заключалась в том, чтобы избежать рисков, связанных с хранением денег в неспокойной и нестабильной стране, уйти от “конфискационного” налогообложения, уберечь деньги от партнеров, сотрудников и преступников. Смоленский, который в любом случае был чужаком в банковском бизнесе, считал это вполне логичной реакцией на опасности, поджидавшие в этой стране каждого, у кого имелись деньги. “Какие-то ограничения были — сейчас я точно не помню, — сказал Смоленский позже, когда я спросил его, трудно ли было перевести деньги в “Меррилл Линч”. — Но на самом деле — никаких ограничений. Полная анархия”. В своем первом опубликованном годовом отчете за 1992 год Смоленский с гордостью отмечал, что “Столичный” был одним из первых двадцати российских банков, подключившихся к Международной межбанковской системе передачи информации и совершения платежей (СВИФТ). Кроме того, “Столичный” поддерживал отношения с тридцатью четырьмя банками-корреспондентами за границей.

“Люди приносили деньги, но мы не знали, как сохранить их, — говорил Смоленский. — Мы искали для этих денег инвестиционные инструменты”. Однако в России таких инструментов не было, поэтому деньги приходилось отправлять за границу.

Банк Смоленского был самым закрытым из всех новых коммерческих банков и постоянно привлекал к себе внимание относившихся к нему с подозрением КГБ и Госбанка, который позже стал Центральным банком России. Власти, у которых молодой банкир не пользовался доверием, все время хотели знать, что происходит в банке “Столичный”, но Смоленский упрямо отказывался рассказать им об этом и не позволял провести в банке ревизию. В течение нескольких лет органы государственной безопасности пытались доказать, что среди клиентов Смоленского были преступники, но Смоленского так и не арестовали. Безусловно, в банке Смоленского хранились легкие деньги начала 1990-х. Список крупных ссуд, выданных в 1996 году, показывает, что половина из них предназначалась торговым или нефтегазовым компаниям, действовавшим в тех сферах бизнеса, где выжить помогали быстрота, скрытность и здоровое неуважение к государственным границам и властям{30}. Его коллеги считали, что в первые годы своего существования банк “Столичный” Смоленского имел дело с преступными группами и грязными деньгами. Один из ведущих банкиров сказал мне в 1998 году: “Главное — уметь приспосабливаться. Смоленский теперь не тот, каким был десять лет назад. Он создает чистый, открытый банк. Десять лет назад он таким не был. Безусловно, среди его клиентов были и преступники — они были у всех. Но я уверен, что сегодня ни один гангстер не может установить контакт со Смоленским или хотя бы поговорить с ним”{31}.

Смоленский потратил несколько лет на отстаивание своих позиций по одному уголовному делу. В 1992 году, на следующий год после распада Советского Союза, банковская система была еще незрелой и примитивной. Из южных республик Российской Федерации, Дагестана и Чечни, в Центральный банк по факсу поступил ряд поручений о переводе денег, так называемых авизо. Авизо предписывали Центральному банку немедленно перевести миллионы долларов на различные счета в коммерческих банках Москвы. Центральный банк выполнил это требование и перевел деньги, в том числе около 30 миллионов долларов в банк “Столичный”. Позже Центральный банк обнаружил, что авизо были фальшивыми, и попытался компенсировать убытки, взяв деньги с резервных счетов банка Смоленского в Центральном банке. В отношении Смоленского было возбуждено уголовное дело. Случившееся вызвало множество вопросов, на которые не было найдено ответов, — в первую очередь, почему Центральный банк перевел такие суммы на основании факса.

Смоленский сказал мне, что рассматривает это дело как борьбу между новыми капиталистами и старой гвардией, хотя, возможно, это была более прозаическая борьба, связанная с коррупцией и воровством. Смоленский настаивал на том, что, посчитав его преступником, следствие допустило ошибку, а в 1999 году дело было закрыто без предъявления обвинений. “Мне попортили много крови”, — вспоминал он. Однако после того, как дело было закрыто, газета “Совершенно секретно”, журналисты которой часто пользовались информацией из источников в органах государственной безопасности, опубликовала с претензией на достоверность некоторые подробности дела, утверждая, что Смоленский и еще один человек получили по фальшивому авизо 32 миллиона долларов, утаив 25 миллионов долларов в Австрии в компании, принадлежащей жене Смоленского. Позже, писала газета, банк Смоленского признал, что “по ошибке” позаимствовал 4 миллиона долларов, и возвратил эту сумму{32}.

На протяжении всей своей карьеры Смоленский вел непримиримую войну с государством. Председатель Центрального банка Виктор Геращенко был его злым гением. Геращенко, жаловался Смоленский, “наводнял коммерческие банки инструкциями образца 1928 года”, предлагавшими “ограничивать выдачу наличных денег”. Или, возмущался Смоленский, другой служащий Центрального банка присылал письмо, в котором “разрешал выплату зарплаты”. “Разве мои клиенты не имеют права распоряжаться своими деньгами?” — возражал Смоленский. “Государство ненавидело Смоленского и его банк больше, чем кого-либо другого, — рассказывал мне Беккер. — Он не кланялся КГБ, не кланялся бюрократам, не кланялся милиции. Геращенко не любил этого независимого и необузданного банкира”.

В последние годы существования Советского Союза и в первые годы существования новой России Смоленский пользовался необычной самостоятельностью. Он давал отпор нападкам правительства, прогонял аудиторов Центрального банка, отказывался отвечать на вопросы о своем банке и все же выжил. Чем объяснялась такая безнаказанность? Ясного ответа на этот вопрос нет. Как мы еще увидим, самые преуспевающие магнаты пользовались таинственной и высокой протекцией, о которой мало что было известно. Но даже еслй она у него имелась, Смоленский никогда не чувствовал себя уверенно. Краснянский, старый друг Смоленского по армии, который позже работал в банке “Столичный”, вспоминал, что самые откровенные разговоры они со Смоленским вели в машине. Смоленский постепенно становился одним из ведущих банкиров в новой России. Но однажды, сидя в машине, он повернулся к Краснянскому и сказал: “Эдик, мы не должны строить иллюзий. В любой момент, даже в нашей свободной России, они могут прийти и раздавить тебя как клопа”.

И все же Смоленский достиг многого. В 1992 году его банк заработал 2,4 миллиарда рублей, имея доход, равный 6,1 миллиарда рублей. Неплохо для тощего молодого человека, начавшего с печатания Библий по ночам, для строительного начальника, получившего указание создать один из первых кооперативов, и для строителя дач, удовлетворявшего одну из потребностей общества тотального дефицита.