Губы Лолиты скривились в насмешливой улыбке.

— Каждый чертов день моей жизни, — хохотнула, не сводя глаз с моего лица.

— Твой приятель? — спросил тип в костюме небрежно, как будто уточнял о чем-то чуть более важном, чем прогноз погоды на завтра. — Или муж? В любом случае, он недостаточно хорош для тебя.

Какой любопытный вывод.

Я ощутил, как в животе завязался в тугой узел и вспыхнул гнев, а вместе с ним — неприятное ощущение чего-то совершенно иного. Если бы я не подошел к Поклонской вовремя, а этот придурок добрался до нее раньше, когда она еще сидела одна… какой была бы ее реакция? Лолита клюнула бы на эту дешевую демонстрацию его раздутого эго? Она пошла бы с ним домой? Легла бы с ним в постель?

Мне хотелось удалить его по роже кулаком.

Сдержав порыв удушливой ярости, я остановился на одном из своих самых стальных взглядов.

— Ей это не интересно, — набрался наглости, чтобы озвучить ответ за Поклонскую.

О, да она потом меня на лоскутки за это покромсает.

— Ты меня совсем не знаешь, — тихо прошипела Лолита.

Но я знал ее.

Вот в чем проблема.

Я знал, кто такая Лолита Поклонская.

Знал глубоко, интимно.

Знал ее самые потаенные, самые постыдные желания.

Я знал, что ложиться в постель с каким-то случайным слизняком, которому на нее плевать, никогда не являлось для нее приоритетным действием.

Она не хотела этого недоумка.

Я не из тех, что стыдят женщин за секс на одну ночь. Но я был безоговорочно уверен, что Лолита не тратила время на поиски чего-то подобного. И то, что она сейчас пыталась доказать мне, ему, или самой себе — являлось чистой ложью. Отчасти безвыходностью. Отчасти бравадой и принятым количеством алкоголя. Если подонок в костюмчике окажется первым человеком, с которым она переспит после ее покойного мужа, Лолита загрызет себя в вечном сожалении.

— Похоже, ей это все же интересно,  — ухмыльнулся мужик. — А ты лезешь не в свое дело.

Поклонская вздрогнула, когда ублюдок положил ладонь на ее обнаженную руку.

— Уедем отсюда прямо сейчас, — он даже не потрудился произнести это с вопросительной интонацией, как если бы его на самом деле заботило ее мнение.

Кусок дерьма.

— Эм, — Лолита прикусила губу, оборвав себя на полуслове.

Я заметил вспышку паники в ее глазах, когда она поняла, чем именно закончится выбранный ею путь.

Желание продемонстрировать свою крутость и независимость зашло слишком далеко.

Я сделал шаг вперед, не сводя глаз с противника.

— Убери от нее свою руку, приятель, — изрек твердо. — И проваливай.

 Что бы мудак ни услышал в моем голосе или увидел в моих глазах, вонзившихся в него зубами пираньи, он, должно быть, решил, что это не стоит хлопот. Бугай саркастично улыбнулся и повернулся, чтобы исчезнуть обратно в тот угол, из которого выполз.

Я проводил его испепеляющим взглядом и повернулся к Лолите.

Уродливая, животная сторона моей натуры хотела нагнуть ее над барной стойкой, звонко шлепнуть по заднице и потребовать объяснений, какого черта она делала. А затем я бы задрал это обтягивающее, грешное, крошечное платье и жестко трахнул Поклонскую прямо на глазах у ретировавшегося подонка, осмелившегося подумать, что он мог касаться ее, заявлять о своих правах на эту женщину самым примитивным способом.

Взглянув на лицо Лолиты, я снова увидел знакомое отрешенное выражение. В ее красивых глазах появился блеск, словно она вот-вот собиралась заплакать.

Проклятье!

Моя ревность и похоть рухнули в одно мгновение.

Женские слезы являлись именно тем, в чем я принимал безуспешно проигрышное положение.

Я не умел утешать.

Я не умел поддерживать, когда во мне кто-то нуждался.

Я отдаю приказы, управляю делами, принимаю трудные решения. Я справедливый слушатель с твердой рукой. Я не растрачиваюсь на сопли и даю грубые советы, если они уместны. Я в полной синхронности со своей работой.

Однако ощущаю себя фальшивкой, когда кто-то рядом со мной испытывает боль.

Кто стал бы утешаться таким человеком, как я?

Да и ко всему прочему, Лолита бы не стала плакать в мою жилетку, если бы мы остались единственными людьми на планете.

— Я вызову такси, — сухо выразился я.

Поклонская лишь кивнула.

Я не мог сказать ей ничего, кроме этих пресловутых слов о такси. Я мог только прятаться за ширмой должностного статуса, сохраняя отчужденность и чопорность. Роль добродушного самаритянина не сочеталась с моим именем от слова Совсем.

— Я не такой уж хороший парень, — хотел сказать Лолите, когда она взяла меня за руку, чтобы я помог ей подняться со стула. — Я же мерзавец, помнишь? Холодный трудоголик, придурок, который всегда отчитывает тебя за малейшие проступки. Не так давно я угрожал тебе увольнением. И я до сих пор мечусь в смертельной ловушке сознания, думая о том, каково это: чувствовать твои стройные ноги, обхватившие меня, пока мы занимаемся сексом у стены паба.

— Это не какой-то бескорыстный акт доброты, — рвалось с кончика языка, когда я посадил Поклонскую в машину такси. На этот раз мой властный голос возобладал над нестабильным состоянием Лолиты. — Дело не в том, что я рвался помешать тебе совершить опрометчивый поступок, о котором ты завтра непременно пожалеешь. Не только в этом. Я руководствуюсь эгоизмом. Я не прощу себе, если позволю другому мужчине прикасаться к тебе. Я бы разнес к чертям собачьим весь бар, чтобы оградить тебя от чужих рук. Потому что ты моя, Лолита.

Я вышел из «Гадкого койота», как только Лолита уехала.

Я отправился домой, не особо желая этого. Но что еще мне оставалось делать? Вернуться в офис и погрузиться в работу… В прошлом это неизменно срабатывало.

Ровно до тех пор, пока в моей жизни не появилась Поклонская.

Она повсюду.

Черт возьми. Если бы сегодня я не встретил ее в баре, то продолжал бы думать об этой роскошной, неприступной женщине. Она была у меня в голове, под кожей.

Я испытывал вину и злость, расхаживая по своей квартире, потрескивая от сдерживаемой энергии. Только что проклинал судьбу за то, что эта стерва подкинула в мое существование темноволосую бестию, а в следующую секунду был уверен, что Лолита Поклонская — лучшее, что со мной когда-либо случалось.

Я хотел ее до ломоты в теле, до неистовой лихорадки, до пожара в венах. Я ненавидел то, что мне приходилось наслаждаться лишь ничтожной толикой ее присутствия. Сладким голосом на другом конце провода; шелестом прохладного эротического шелка ее трусиков в моих руках; дразнящим проблеском ее тела, на которое я смотрел через снимки, но никогда не касался.