«Держись! Только не здесь! Не оборачивайся! Не реагируй!» Голова кружилась, драло горло.

— Не смей отворачиваться!

Больше всего на свете хотелось сбежать. Свернуться в калачик и забиться куда-нибудь, отгородившись четырьмя стенами, чтоб никто не мог на меня глазеть, кричать или показывать пальцем. Но здесь не скрыться. Конечно, можно было бы просто не обращать внимания, и пусть Софи делает, что хочет, как в последнее время, но тут она схватила меня за плечо.

Во мне что-то надломилось. Как кость или ветка. Я развернулась и, не соображая, что делаю, какими-то не своими, чужими руками толкнула Софи в грудь. Неожиданно и легко. Софи удивилась не меньше меня.

Она пошатнулась, но быстро пришла в себя и снова бросилась ко мне. На ней была черная юбка и ярко-желтая майка, из которой выглядывали сильно загорелые руки. Волосы лежали на плечах.

— Слушай, ты, лучше… — тихо произнесла она.

Я отшатнулась, еле передвигая ставшие ватными ноги. Толпа, окружившая нас, подошла поближе. Люди теснили друг друга, чтоб поглазеть на драку. Софи уже готова была броситься на меня, но ее остановил оклик охранника, подъехавшего на гольфмобиле:

— Ну-ка хватит! Идите на парковку или на остановку автобуса!

Софи подошла поближе и тихо сказала:

— Шлюха.

Кто-то что-то прошептал, послышался удивленный возглас, а затем голос охранника, сделавшего второе предупреждение.

— Отвали от моего парня! Поняла?

Я стояла молча. Руки до сих пор ощущали тело Софи, толчок.

— Софи… — начала я.

Она покачала головой и ушла, больно ударив меня плечом. Я пошатнулась и влетела в кого-то стоявшего за мной. Все смотрели на Софи, лица двигались, сменяли друг друга, а потом вдруг взгляды оказались прикованы ко мне.

Я, зажав рот рукой, растолкала толпу. Люди смеялись, разговаривали, но мне наконец удалось добежать до дальней части двора. Впереди был главный корпус, а перед ним ряд высоких кустов. Я пробралась сквозь них, оцарапавшись о колючие листья, и прижала руку к животу. Далеко убежать не удалось, но хотелось надеяться, что никто не видел, как меня вырвало на траву. Я кашляла, отплевывалась, в ушах шумело.

Наконец все прекратилось. Я вспотела, на глаза навернулись слезы. Чувствовала я себя кошмарно, к тому же было очень стыдно и страшно хотелось остаться одной. Но не вышло.

Я не слышала шагов и не видела тени. Сидя на корточках, первым делом заметила руки с гладкими серебряными кольцами на средних пальцах. Одна сжимала мои листы, другая тянулась к плечу.

Оуэн Армстронг был похож на гиганта. Я взглянула на его огромную руку и протянула свою в ответ. Оуэн помог мне встать, но через секунду у меня снова закружилась голова, и я пошатнулась.

— Ну-ну, держись. А лучше присядь.

Оуэн отвел меня на два шага назад, и я почувствовала спиной прохладную кирпичную стену. Медленно по ней сползла и уселась на траву. Теперь Оуэн казался еще выше.

Неожиданно послышался громкий стук — Оуэн бросил рюкзак на траву. Нагнулся и принялся в нем рыться, загремев предметами внутри. «Возможно, он старается для меня», — пришла в голову мысль. Наконец Оуэн выпрямился и медленно извлек из рюкзака… упаковку бумажных платочков. Маленькую и помятую. Оуэн прижал ее к огромной груди и разгладил. Затем вытащил платок и протянул его мне. Я взяла его так же осторожно и удивленно, как и руку Оуэна пару минут назад.

— Хочешь, возьми всю упаковку.

— Хватит одного, — хрипло ответила я, прижимая платок ко рту. Оуэн все равно положил упаковку рядом со мной. — Спасибо.

— Не за что.

Он уселся на траву рядом с рюкзаком. Поскольку на большой перемене я ходила на консультацию, то видела сегодня Оуэна в первый раз, но выглядел он как всегда: джинсы, потрепанная по краям футболка, ботинки на толстой подошве и наушники. Теперь вблизи стало заметно, что у Оуэна несколько веснушек на лице и глаза не карие, а зеленые. Со двора раздавались голоса, казалось, они проносятся где-то у нас над головами.

— Ну, как себя чувствуешь? — спросил Оуэн.

Я кивнула и неожиданно для себя ответила:

— Хорошо. Просто неожиданно затошнило, сама не знаю почему…

— Я все видел.

— Э… — Я покраснела. Все. Не ударить в грязь лицом уже точно не получится. — Да, некрасиво получилось.

Оуэн пожал плечами:

— Могло быть и хуже.

— Да?

— Конечно. — Я думала, его голос похож на раскаты грома, но на самом деле Оуэн говорил тихо и спокойно. Даже мягко. — Ты могла б ее побить.

— Могла бы, — кивнула я. — Ты прав.

— Хорошо, что не побила. Оно того не стоит.

— Не стоит? — искренне удивилась я. Такая мысль мне в голову не приходила.

— Нет. Даже если очень хочется. Поверь мне.

Самое странное, что я и вправду поверила. Подняла упаковку и достала еще один платок. Тут в сумке зазвонил телефон.

Я вытащила его и взглянула на экранчик. Мама. Я засомневалась, стоит ли отвечать. Все-таки я с Оуэном, что само по себе странно, а тут еще и мама… Но, в конце концов, терять было нечего. Оуэн и так видел, как я опозорилась почти перед всей школой, а потом как меня два раза вырвало. Чего уж теперь стесняться? Поэтому я ответила:

— Алло!

— Привет, малыш! — громко поздоровалась мама. Интересно, а Оуэну что-нибудь слышно? На всякий случай я посильнее прижала телефон к уху. — Как день прошел? — В мамином голосе послышались пронзительные нотки. Обычно она так разговаривала, когда волновалась, но не хотела, чтоб кто-нибудь это заметил.

— Все хорошо. Что случилось?

— Уитни все еще в магазине. Там просто были огромные скидки, и она пропустила сеанс в кино. А ей очень хочется посмотреть этот фильм, поэтому она задержится.

За углом послышались чьи-то голоса, и я прижала телефон к другому уху. Оуэн оглянулся: люди прошли мимо.

— То есть Уитни за мной не заедет?

— Получается, что нет. — Разумеется, Уитни не явится вовремя в первый свой свободный день. А мама, разумеется, разрешит ей задержаться. А потом будет сходить с ума от страха. — Но я могу за тобой заехать. Или может, кто из друзей тебя подкинет?

Из друзей. Чудесно. Я покачала головой, провела рукой по волосам и как можно спокойней сказала:

— Мам, понимаешь, уже поздно и…

— Хорошо-хорошо! Тогда я заеду. Буду через пятнадцать минут.

Мы обе знали, что ехать ей не хотелось. Вдруг Уитни позвонит или вернется? Или, что хуже, не вернется? Ну почему мы не можем просто сказать друг другу правду? — не впервые подумалось мне. Но это, конечно, невозможно.