Хейл пододвинул ей стул, взял меню и пробежался по нему.

— У вас вкусно кормят? — спросил он тут же подошедшую средних лет официантку.

— Не могу сказать. Я здесь первый день, но слышала, что довольно прилично.

— А где, кстати, ты питаешься?

Кристина улыбнулась.

— Дома или иногда, если задержусь в городе, в кафе. Я беру гамбургер или чашку чили в баре здесь, вниз по улице.

Хейл тихонько содрогнулся.

— Моя дорогая девочка, вы лишаете себя наслаждений кулинарным искусством. Мы должны исправить это.

Официантка вернулась с подносом в руках.

— Салат из крабов хороший, но я бы не советовала филе. Мясо сухое, как щепка, — сказала она дружески и доверительно.

Кристина уже что-то слышала о такой фамильярной форме демократии в обществах типа этого. Здесь может работать даже, в каком-то смысле, «элита» — немолодые, но еще крепенькие отставники. И эта женщина вполне могла быть в прошлом президентом какого-нибудь школьного департамента; человек, который наполняет бензином бак вашего автомобиля, в то же время может быть и главой муниципального совета. И это совсем не значит, что вы можете заноситься перед человеком только потому, что он вас обслужил.

Не будучи поборником равноправия, Хейл не задумывался о всех этих тонкостях, и у Кристины создалось впечатление, что он специально заказал филе, дабы показать ей свой утонченный вкус. Они выбрали действительно очень вкусный салат из крабов и бутылочку молочного ликера.

— В Лас-Вегасе мы могли бы пообедать в охотничьем стиле: фазаны с рисом, грибы, кремовый соус и вино.

— А что, языков жаворонков не подают? — съязвила Кристина.

Он широко улыбнулся и приподнял брови.

— Я найду их для тебя, если хочешь. Я не заметил, чтобы ты одевалась у Гивенчи. Но и это все тоже возможно. Что скажешь, Тина? Попробуй немного расслабиться, несколько дней развлечений, неоновых огней, роскошного веселья…

Кристина попробовала вино и подумала о странной порочности человеческого существа, которому нравится и Лас-Вегас в то время, как он обладает щедротами благоденственного солнца и земли, волшебством каменных изваяний, ароматом диких цветов и красотой алмазных ночных небес. Неужели можно все это отринуть ради лихорадочного, показного и искусственного наслаждения? Дьявол ли ее искушает?

— Я не знаю, Хейл… еще не знаю, — медленно произнесла она.

— Хорошо, не торопись. Мне все равно мало одного дня, чтобы здесь осмотреться. Уверен, что смогу тебя убедить. — Он допил вино. — Десерт?

Она покачала головой, и Хейл прикурил длинную тонкую сигару.

— А почему бы тебе сегодня днем не показать мне свой Монумент? Все, что тебя здесь приворожило.

У Кристины дрогнули губы, и она с удивлением посмотрела на гостя:

— Ты же знаешь, здесь только одна дорога, хотя она разветвляется; одна идет к Двадцать девятой Пальмс, другая — к Коттонвуд Спрингс и выходит вниз к пустыне.

— Хочешь сказать, что все можно увидеть вдоль одной дороги? Не много же прелестей, я бы сказал.

— Вдоль этой дороги немного. Но есть несколько грунтовых дорог. Уж они-то заведут тебя в места для прогулок.

— Ты слишком долго была на солнце, Тина. Ты, наверное, не можешь поверить, что физическое изнеможение одинаково полезно как для души, так и для тела, а уж затеряться в пустынных землях — просто наслаждение. Ладно, ты наметь, что стоит посмотреть.

— Хорошо, но не сегодня. Дома есть кое-какие дела, и я собиралась вечером на ужин.

— Мне показалось, ты говорила, что почти ни с кем здесь не знакома.

Кристина почувствовала неловкость.

— Это новый друг. Мы только что познакомились, правда. Он приехал в Монумент из Мексики и пошел бродить по пустыне без фляги, остановился у моего дома и попросил воды. Он сказал, что должен отплатить мне за то, что я спасла его жизнь…

Она почувствовала, что повторенные ею слова Антонио прозвучали сейчас скорее смешно, чем успокаивающе. Хейл приподнял брови и подпер подбородок указательным пальцем.

— Ой, перестань, Хейл. Это все не серьезно. Мы встречаемся у мексиканского ресторана Мигуэля, и никакое это не свидание. Он очень забавный и не причинит мне никакого вреда. А что ты, в конце концов, изображаешь из себя какого-то строгого папу?

С ее стороны это был очень жестокий выпад, подчеркивающий их разницу в возрасте. Кристину обеспокоил внезапный холод в его глазах. Ревность? Мужское самолюбие? Чувство собственности?

Он положил сигару в пепельницу, аккуратно стряхнув образовавшийся на ней пепел, затем опустил руку в карман пиджака и что-то достал.

— В таком случае я отдам тебе сейчас. Хотел подождать и сделать это в каком-нибудь романтическом месте, среди полыни и горделивых жаб.

Он открыл футляр, сверкнул блеск серебра. Хейл взял ожерелье большим и указательным пальцами.

— Это сделал мой приятель из Такско; он приехал буквально перед моим отъездом, настоящий мастер. Меня познакомил с ним один художник, который был там прошлой зимой.

Хейл протянул ожерелье, и Кристина автоматически потянулась к этой прелестной вещице.

Ожерелье состояло из трех тоненьких прекрасно сделанных полумесяцев, отражающих свет изумительным блеском. Чуть касаясь, она провела пальцами по этому произведению искусства.

— Это невероятно. Он больше, чем мастер… он художник, — изумленно произнесла она, затем легонько отвела его руку. — Ты сегодня не совсем учтив, Хейл: соблазнительно, но бестактно.

Он раскрыл ладонь Кристины и положил в нее ожерелье.

— Я не старался быть учтивым — только убедительным. И не подкупаю тебя, Тина; я лишь хотел сказать то, что я думаю о тебе и что мои мысли так же прекрасны, как и это ожерелье. Я не возьму его назад. Оно было твоим с того момента, как я его увидел.

Он с нежностью взял ее тонкую загорелую руку.

— Я Хейл Филлипс, Тина. И я такой, какой есть. Мое поведение говорит о том, чего я хочу, я лишь несколько приукрашиваю это. Тебе будет хорошо, нам обоим… — он замолчал, и блеск его светло-карих глаз немного угас. — Но я не потерплю поражения во второй раз. Я не прощу, ты меня еще не знаешь, Тина.

«Это была очень тревожная речь, — думала Тина, возвращаясь в Стоун Хаус. Что бы он ни имел в виду, но это прозвучало несколько угрожающе».

Развернув тисненую обертку, она полюбовалась ожерельем и завернула его так же аккуратно, как это делал Хейл. Она почувствовала какую-то фальшь во всем этом, и ее всю взбудоражило гадкое видение, порожденное еще не совсем здоровым воображением и просыпающейся чувственностью.

Открыв вечером дверь платяного шкафа, Кристина ощутила приятное волнение. Приехав в пустыню, она носила только джинсы, блузки и кроссовки. И будучи практически затворницей, она вдруг обеими ногами сделала скачок в светскую жизнь: ланч с Хокинсами, приезд Хейла, а сегодня вечером ужин с приятным путешественником.