В эту ночь я меняла кожу, как настоящая змея, доползшая до конца пути. Я все еще оставалась Додо, но возвращалась и давняя Доротея, а я и не думала гнать ее назад, потому что инстинктивно чувствовала, что мне понадобятся они обе.

Я вырезала все страницы, где упоминался Хуго, а их было столько! Мне пришлось читать все внимательно, чтобы из кучи ерундовых комментариев выудить конкретную информацию, на которую можно опереться. Хуго был представлен как закоренелый холостяк, которому природный шарм и солидное состояние обеспечили классическую карьеру плейбоя. Он создал свою продюсерскую контору на личные средства и финансировал произведения серьезных авторов, что в конце концов окупилось.

В прессе о нем много говорили: в качестве независимого продюсера он недавно запустил мегапроект фильма, который должен был сниматься на английском языке с участием американских и французских звезд благодаря исключительно европейскому финансированию.

Это было настоящее событие.

Что ж, пусть так.

Меня больше заинтересовало слово «холостяк». Как Хуго умудрился скрыть наличие жены и детей? Если бы жена умерла, его называли бы вдовцом.

И потом, у Хуго никогда не было собственного состояния, я это хорошо знала.

А знала ли я это в действительности?

Я всегда верила Хуго на слово. Я сказала себе, что пресса любит творить легенды на манер волшебных сказок.

Тот в высшей степени хвалебный портрет, который создали журналисты, очень походил на образ Хуго, сохранившийся в моей памяти.

Вспомнив, чем это кончилось, я осознала, что рассказанная история стала для меня реальней, чем та, которую я прожила.

Однако Хуго был вполне реален, как и те чувства, что нас связывали.

Так же реален, как и невероятные убийства последних дней.

В этом сценарии для меня места не было. Доротея-бродяжка, мишень для сумасшедшего убийцы. Сценарий. Именно так все выглядело. Сценарий, Хуго. Придется мне с ним встретиться. Возможно, он сумеет помочь, если еще раз поделится со мной своей добротой и умом. И это меня пугало. Та, давняя Доротея еще жила в неприкосновенности в памяти одного человека, и мне предстояло ее уничтожить.

Но с тяжелым сердцем. Жалкое тщеславие.

Я с облегчением заметила первые проблески зари.

Ископаемые, вросшие в камни, прежде чем возродиться к новой жизни, – такими я увидела моих собратьев по улице, вглядываясь в их изломанные силуэты, проступающие из-под картонок в закутке за дверью. Их вид напомнил мне мою первую ночь на тротуаре. Страх, холод, отчуждение и стыд. Прежде всего пришлось превозмочь стыд, который делает тебя уязвимым.

Я быстренько вернулась. Мне предстояло столь долгое путешествие, что не имело никакого смысла собирать прошлое по маленьким кусочкам. Когда отправляешься на Марс, не останавливаешься в ближайшем пригороде. Автобус мне не светит. Придется оторваться от всего и кинуться в великую пустоту с единственной надеждой обрести опору на той стороне.

Я почувствовала на себе чей-то настойчивый взгляд. Робер проснулся и внимательно меня разглядывал.

– Что на тебя нашло, Робер? Хочешь написать мой портрет?

– Ты на себя в зеркало не смотрела?

– Тем лучше для зеркала.

– Дело не в том, а в тебе. Что с тобой случилось? Ты вроде на себя не похожа.

Черт. Старая кожа слезает. Надо быть осторожней.

– Просто бессонная ночь и воспоминания молодости. Это как побелить старую стену. Первые пять минут трещин не видно. Не волнуйся, скоро пройдет.

Со скептическим видом он выбрался из-под картонок, а потом из-под Салли, пригвоздившей его к полу своей здоровенной красной ручищей.

– Мне показалось, ты на меня запал, вот я и пошутила, чтобы сменить тему.

– Скорей уж, чтоб ее похоронить. Во сколько будет продолжение?

Этого только не хватало. Еще немного, и они будут с часами за мной бегать, как в присутственном месте.

Салли захрапела. Несмотря на сомкнутые веки, это означало, что она проснулась, и я заметила, как осторожно приоткрылся подбитый глаз Квази. Виду нее был здорово помятый.

– Не знаю. У нас сегодня куча дел. Ты как, Квази?

– Как будто камней в кишки набили. Урчит ужасно. Бумажки не найдется?

Я протянула ее кусок газеты, и она исчезла за углом террасы.

– Ты теперь газеты почитываешь?

Это уже Робер высказался – с весьма подозрительным видом.

– Ты моим фонариком пользовалась. Ведь так? Дайка его сюда.

– Да на, вот твой паршивый фонарик.

– Черт, я так и знал. Батарейки сели. Вот дерьмо.

У него аж слезы на глазах выступили.

Это кажется пустяком, но у каждого из нас есть две-три вещи, без которых и жить не стоит. У Робера это фонарик и радио. Как курильщик крэка, готовый на все, лишь бы набить свою трубку, он трясся над батарейками, потому что они дорого стоили.

И все же он хватил через край. Одной рукой он вцепился в мое запястье, а другую занес для удара, крича, чтобы я выкладывала все, что у меня есть, иначе он сам это вытрясет.

Краем глаза я заметила, что троглодиты продолжают медленно сбиваться в стаи. Я знала, что Салли не сумеет подняться в одиночку, а Квази рискует задержаться, потому что когда кого-то из наших прихватывает, это надолго… В то же время я понимала, что шантаж продолжением рассказа сейчас бесполезен: Робера закоротило на батарейках, и он пер к источнику питания, не видя ничего вокруг, так что скрытого очарования художественного слова для него более не существовало.

Он отвесил мне первую оплеуху, а я заехала ему своим вещмешком в морду. Он упал на спину – скорее удивленный, чем побитый, и прямо на Салли, которая разразилась серией весьма похабных «э-хе-хе» и обхватила его на этот раз обеими руками. Он задергал всеми членами, как перевернутый на спину жук, а я воспользовалась паузой, чтобы покопаться в своем аварийном запасе, из предосторожности повернувшись к ним спиной, прежде чем расстегнуть молнию и ощупать внутреннюю часть моей левой ляжки. Потом повернулась к ним, держа в руках стофранковую банкноту, и бросила ее ему в морду:

– В любом случае, что до продолжения рассказа – обойдешься! В следующий раз не будешь путать меня с гонгом.

– Ну вот, я так и знал. Всегда одно и то же. Стоит попробовать с кем-то подружиться, тут же шантаж и все прочее.

– Коли так, сиди один.

– Знаешь, До, Робер прав. Все знают насчет батареек. Ты не должна была так с ним поступать.

– Ах так? И ты тоже обойдешься без продолжения.

Кто никогда не слышал, как плачет Салли, тот не знает, какая природная мощь скрывается в человеческом существе. Это все равно что приложить ухо к ревущей сирене. Я подумала, что Робер грохнется без сознания, несмотря на всю свою радиозакалку.