Лузгин с облегчением вздохнул. Сейчас он готов был простить Вите Яшину все – даже регулярное злостное нарушение правил самогоноварения. Лишь бы тот переломил ситуацию.

Вервольфа ухватили за бока и кувыркнули на спину. Тот не сопротивлялся, только ныл и пытался спрятать лапы. Железной трубы у него в зубах уже не было – проволока, наверное, размоталась, пока оборотня таскали по селу. Лузгин не заметил слез на изодранной в кровь черной морде, но готов был голову прозакладывать – существо действительно плачет.

Еще стало ясно, насколько же оборотень маленький. Самому невысокому из мужчин он едва достал бы до плеча.

– Бугор, а бугор, – позвал Витя с приторным миролюбием, выходя на дорогу. – Чегой-то ты нынче круто взявши.

– Разберемся, – буркнул Муромский, наклоняясь над вервольфом и щелкая клещами.

– Дя-а… – проныл оборотень. – Не-е…

– Чего-о?!

Впервые Лузгин увидел Муромского по-настоящему опешившим.

Впрочем, от услышанного обалдели все.

Кроме Вити.

– Он говорит: дядя, не надо, – перевел Витя очень спокойным тоном.

– Не-е… Дя-а… Не-е… Дя-а… Не-е…

Глаза вервольфа были крепко зажмурены, он выстанывал свое «дя-не», как заклинание, чуть мотая вобранной в плечи головой.

Муромский выпрямился, поглядел растерянно на Витю, потом на Лузгина… и вдруг лицо его озарила торжествующая ухмылка.

– Расколол гада! – сообщил он гордо. – Вот как это делается. Желающих с ним побазарить – милости прошу. Закурить дайте мне кто-нибудь.

Протянули сразу несколько пачек. Лузгин показал издали «Парламент» и угадал – Муромский со словами «А ну-ка, угостимся с барского стола» подошел к нему. Старательно пряча бегающие глазки.

Никого он, конечно, специально не раскалывал. Просто хотел в припадке жестокости выдрать оборотню когти. По-человечески Лузгин его, в общем, понимал. Но что-то подсказывало: мучить пойманное существо дальше некоторого предела нельзя.

Не потому, что ты сам окажешься хуже зверя – кого волнует философия, когда руки сами тянутся к железу… А вот довольно. Точка. Одна глава прочитана, начинается совсем другая.

– Ловко сделано, – сказал Лузгин.

– Дык! – кивнул Муромский, наклоняясь к зажигалке.

– Я все думал, это игра или нет. Прямо испугался.

– Пирата жалко… А так – конечно, игра. Что же я, и вправду живодер?

Боковым зрением Лузгин поймал насмешливый Витин взгляд. Не удержался и подмигнул.

Вервольф продолжал жалобно ныть. Витя осторожно ткнул его носком сапога в плечо.

– Хватит тебе, – сказал он. – Больше не тронем. Если с нами как с людями, мы тоже как люди. Эй, пацан! Завязывай.

– Слушай, братка, а вина ему! – предложил Юра. – В пасть. От нервов.

– А есть вино? – мигом встрепенулся Витя, оглядывая собравшихся.

– Не надо! – поспешил встрять Лузгин. – Свернет ему башню, сами пожалеем. Лучше просто отойдите. Он же вас боится. К вон тому столбу трос принайтуйте, а сами хотя бы шагов на двадцать в сторону. Я тут останусь, если вы не против. Я, кажется, единственный, кто его не тронул еще. Может, это подействует?

– Дело говорит, – признал Муромский. – Но к столбу не тросом, я лучше цепь принесу и замок. А сами – ко мне на лавочку. И не близко, и слышно будет, как Андрюха его разговорит.

– На быстрый результат я бы не надеялся, – помотал головой Лузгин. – Ему успокаиваться час. И учиться говорить – неделю. Если это возможно в принципе. И вообще… С чего мы взяли, будто он понимает нашу речь? Может, он считывает каким-то образом сами намерения. А «дядя, не надо» – единственное, что у него в мозгах осталось от прежней жизни…

Тут Лузгина озарила неприятная догадка – а озвучил ее сообразительный Муромский.

– Если там вообще что-то имелось, в мозгах этих! – сказал он брезгливо. – Вдруг он был алкаш, бомж или умственно отсталый… Обидно получится, столько усилий зря. И Пират – зря. А могли расстрелять и не париться.

– Расстрелять никогда не поздно никого, – буркнул Витя. – Цепь свою неси, расстрельщик. А замок у тебя какой?

– Какой надо замок. Ему не по зубам. Сейчас я. Давайте это… чудо пока к столбу.

Успокоился вервольф действительно не скоро. Зато Лузгин, сидя рядом на краю придорожной канавы, успел к нему попривыкнуть. До того, что уже не подташнивало.

Мужики на лавочке заскучали, притащили вместо стола ящик, надергали с огорода закуски и принялись, как это здесь испокон веку называли, «отдыхать». Зашишевье постепенно возвращалось к нормальной жизни, шевелилось, производило затейливые деревенские шумы. Издали, от самых Крестов, за вервольфом подглядывали ребятишки. Потом им надоело, и они стайкой упорхнули к озеру. Сеня, которому жена объявила принудительный мораторий на пьянку, у себя в огороде поливал из шланга грядки. В прогал между домами видно было, как невдалеке на пригорке дрыхнет пастух и лениво бродят коровы.

Вервольф лежал на боку, крепко прижав к груди скованные передние лапы – назвать их руками Лузгин не мог себя заставить. Глаза оборотень так и не открыл. Зато дышал ровно. И не спал. Лежал, отчаянно трусил, ждал развития событий.

– Теперь все будет хорошо, – сказал Лузгин, прислушиваясь к мерному дыханию вервольфа. – Тебе больше нечего бояться. Я хочу говорить с тобой. Если понимаешь меня, кивни. Не разучился кивать-то?

Голова оборотня немного склонилась.

– Мы правильно догадались – ты просил: «Дядя, не надо»? «Да».

– Дядя не будет, я тебе клянусь. А как мы скажем «нет»?

Оборотень довольно живо помотал головой.

– У тебя есть имя?

– В-ва!

Лузгин от неожиданности дернулся.

– Чего там? – крикнули с лавочки.

– Нормально все, погодите! Эй, ну-ка, повтори.

– В-ва.

– А неплохо получается. Расскажи мне что-нибудь.

Оборотень, давясь и булькая, выдал нечленораздельную фразу слов на пять и очень по-человечески обиженно застонал.

– Научишься, – пообещал Лузгин, сам себе не веря. – Давай еще немного поиграем в «да – нет». Согласен? Отлично. Ты помнишь счет времени? Годы, месяцы?

Оборотень качнул головой из стороны в сторону.

– Ах, вот как… То есть, сколько ты прожил в таком состоянии, не можешь сказать?

«Нет» и жалобный всхлип.

– И все же ты гораздо больше человек, чем зверь. Я сейчас говорю с человеком, верно? И зовут тебя… Вова?

Оборотень приоткрыл глаза. Находиться под его взглядом было неприятно, хотя не так, как вчера. Или Лузгин притерпелся, или из вервольфа частично выбили зверскую сущность, а может, и то, и другое сработало.