18 февраля, 11.16. Галина Романова

Галя подкараулила Макса, мрачного и изнуренного, между двумя побежками в туалет. В руках у Гали была средних размеров баночка с мутным содержимым.

— Держи, Максик, — сказала она. — Это рисовый отвар. Помогает, я на себе проверяла. Когда на диете сидишь, главное — следить за кишечником.

— А ты сидела на диете? — с любопытством спросил Макс. Разговаривать с женщиной о таких физиологических моментах было стыдновато, однако Галя взяла такой теплый дружеский тон и у нее были такие располагающие карие глаза, что стыд сразу куда-то улетучился.

— У-у, сколько раз! — рассмеялась Галя.

— И помогает?

— Да не очень-то… — И, сообразив, что это признание ставит под удар ее совет относительно рисового отвара, уточнила: — Нет, вообще-то, конечно, помогает. Если бы не диеты, я в дверь не пролезала бы.

— Вот и я тоже начал диету соблюдать…

— Правда?

— Нуда. Вот наелся киви, пришлось переселяться в санузел. Трудно, — посетовал Макс.

— А ты один живешь?

— В Москве? Да.

— Как раз в Москве мне диету соблюдать легко, — разговорилась Галя. — А тут, в Сочи, тетя Соня, у которой я остановилась, вечно пытается мне что-нибудь калорийное подсунуть. Я уж не говорю о маме, она у меня в Ростове-на-Дону живет: дай ей волю — закормит до смерти.

— Мне вот что в диетах не нравится, — разоткровенничался Макс, — радость жизни уходит.

— А ты переключайся на другие радости жизни! Да и от кулинарных радостей не обязательно отказываться. Просто взамен тортов и печений ешь что-нибудь обильное, но некалорийное. Ты какие-нибудь овощи или фрукты любишь?

Макс мысленно проинспектировал гастрономические привязанности. Некалорийных среди них на первый взгляд не отмечалось. И на второй тоже…

— Бананы люблю, — выдавил он наконец после тягостного мычания. — Ну и еще… наверное, баклажанную икру. Болгарскую, которая в железных банках с белой наклейкой. Которая с желтой наклейкой, ту терпеть не могу. Как-то раз купил, открыл и всю в унитаз спустил — дрисня какая-то…

Старший лейтенант Романова умела располагать к себе людей: Макс уже чувствовал себя с ней легко, как со старым товарищем, не стесняясь свойственных мужской компании выражений. И она не возмутилась, не задрала нос, не стала корчить из себя герцогиню, при которой громко высморкался неучтивый простолюдин. От Гали исходило ровное теплое спокойствие. Макс отметил, что в ее присутствии даже его бурлящий кишечник затих и присмирел. Ей бы медсестрой работать, а не милиционером!

— Вот и ешь баклажанную икру. Только без хлеба.

— Как же это: икру — и без хлеба?

— Ну или совсем тоненькие ломтики отрезай и густо намазывай… Ладно, Максик, я побежала. Мне еще к Вячеславу Ивановичу успеть надо. А ты смотри у меня, лечись! Чтобы к светскому мероприятию полностью выздоровел!

— К какому еще светскому мероприятию?

— Сегодня, в десять часов вечера, в Сочи состоится что-то вроде общегородского бала очень важных персон. Там будут и наши подозреваемые по делу «Хостинского комплекса». Для них мы — бизнесмены из Москвы. Занимаемся… кто чем. Лично ты занимаешься продажей подержанных компьютеров.

— Но я… как бы это сказать…

— Никаких «как сказать»! Явка обязательна. Денис просил передать, что, если ты и тут сачканешь, он тебя уволит, несмотря на весь твой гений.

— Ненавижу светские мероприятия, — сказал Макс, туповато уставясь в дверь гостиничного номера, как только она закрылась за Галей.

18 февраля, 13.16. Георгий Воронин

Какие чувства испытывают заложники? Первый ответ напрашивается на уровне глобальности: испуг, неуверенность в будущем, тоску, отчаяние… Однако невыносимой ситуацию делает даже не это, а то, что все вышеописанные чувства разворачиваются на фоне целого букета колючих и беспокоящих, точно репейник и крапива, ощущеньиц и чувствишек. Неудобно, когда нет мебели: ни присесть толком, ни прилечь. Неловко в уличной одежде, а сменить ее не на что. От земляного пола тянет холодом — согреться бы! У Семена Валерьяновича, с его ишемической болезнью сердца, отекают ноги, и он, примостясь кое-как по-турецки, разувался, снимал носки, а после массировал ледяные, испещренные фиолетовым венозным рисунком ступни и голени.

Отделенность от мира сказывалась еще и в отсутствии внешних впечатлений: оставалось лишь разглядывать место, куда их забросило судьбой. Топография подвала в течение тоскливых суток оказалась изучена досконально, однако это не принесло внуку и деду Ворониным желаемой возможности побега. Единственное окно, точнее* полуокно (учитывая, что его функцией было превращение подвала в полуподвал), как уже упоминалось, было заложено кирпичом, и, если бы узники даже попытались разобрать скрепленную цементом кладку, они подняли бы такой шум, что немедленно подверглись опасности разоблачения. Приключенческие романы, которые Гарик прочитал недавно, а Семен Валерьянович никогда не забывал, подсказали им популярный способ: подкоп! Если рыть и рыть, рано или поздно до чего-нибудь дороешься. Правда, на этом пути подстерегали два препятствия. Первое: похитители предусмотрительно не оставили похищенным никакого садового инвентаря, и ковырять земляной пол приходилось деревяшками и прочим малоподходящим материалом, который быстро ломался. А вот второе…

Второе препятствие снизошло к ним на третьи сутки заключения, когда провинность Гарика была забыла, сантиметров десять подкопа было готово, а переполненное ведро, несмотря на то что шкаф с ним всегда закрывали, наполняло тяжелым запахом и без того не слишком здоровый подвальный воздух. Семен Валерьянович как раз подумал, что, убьют их или нет, долго им здесь не выжить: еще двадцать четыре, от силы сорок восемь часов, и станет попросту нечем дышать… Как раз в это время дверь отворилась. Узники, ослабевшие от голода, шатаясь, бросились наружу — только для того, чтобы наткнуться на дула автоматов парней в хаки, головы которых по самый подбородок прикрывали вязаные черные шапочки с прорезями для глаз. Еще совсем немного времени назад Семена Валерьяновича такой маскарад насмешил бы, сейчас ему было не до смеха… Под напором Гарик отступил, но смотрел на похитителей с таким непреклонным выражением, что Семен Валерьянович испугался: как бы смелый, но неразумный поступок внука не спровоцировал бы этих негодяев на то, чтобы ударить его… ранить… или хуже…

— Гарик!

Внук поморщился, но отступил.

— Стий, малец, не уходи! — Судя по голосу, один из тех, кто спустился сейчас в подвал, был тем самым вечно недовольным хуторянином, который посоветовал Ворониным справлять естественную нужду на пол. Высокий, полный, он притянул Гарика к себе за плечо — подросток вздрогнул от непривычного насилия — и сунул ему ярко-синий мобильный телефон — вызывающий штрих в этом подвале, где все, даже человеческая кожа, окрасилось в цвета серобурые, ненастные. — Зараз з батьком разговаривать будешь, чуешь? 3 батьком!