Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Давид потянулся, заложив руки за голову. Фэй растянулась в шезлонге, повернув лицо к нему.

— Ревнивой она была всегда, — наконец заговорил он, — но примерно два года назад все пошло вразнос. Я никогда ей не изменял. Но тут заметил, что она начала следить за мной, контролировать каждый мой шаг… Внезапно потребовала, чтобы я дал ей прочесть свои эсэмэски. Мне нечего было скрывать, так что я позволил ей это сделать. А потом… Она пришла в офис. Напугала моих сотрудниц, стала посылать сообщения с угрозами на их странички в «Фейсбуке»…

Давид вздохнул:

— Я попытался замять дело, заплатил им, чтобы они не заявили на нее в полицию. Сделал все, чтобы защитить Юханну, защитить девочек. Иногда она словно отключалась, бродила по дому, как привидение… Могла забыть забрать Стину или Фелицию с тренировки, разговаривала с ними злым тоном. Одно дело, когда у нее случались приступы ярости на меня, но на них?.. Она все больше отдалялась от нас. Я начал больше работать из дома, чтобы не оставлять девочек одних с ней.

По щеке покатилась слеза, он поспешно смахнул ее. Челюсти сжались.

— Чертовски противно чувствовать себя таким беспомощным.

Это чувство беспомощности было хорошо знакомо Фэй. Но о прошлом она говорила редко. Не хотелось вспоминать о Яке.

— Я слишком хорошо знаю, о чем ты, — тихо проговорила Фэй, не отрывая взгляд от кафельных плит на полу. — С этим чувством я жила много лет. Позволяла собой управлять, контролировать, отнимать у меня мое «я», веру в себя… Всё.

Почувствовав взгляд Давида, Фэй заставила себя встретиться с ним глазами. Она чувствовала себя голой, незащищенной, но и живой, настоящей. Как ей могло показаться, что у него заурядная внешность?

Давид положил ладонь поверх ее руки — от его прикосновения по всему телу словно пробежал электрический разряд.

— Мне так жаль, что кто-то причинил тебе боль, — проговорил он, неотрывно глядя ей прямо в глаза. — И я знаю, что если кто-то способен сам за себя постоять, так это ты. Но знай, что можешь поговорить со мной обо всем; нет нужды всегда быть сильной.

— Я привыкла, — ответила она, убрав руку, но по-прежнему ощущая тепло его ладони.

— Ты в состоянии рассказывать? Я готов тебя выслушать — и все пойму.

Фэй заколебалась. Так долго она держала дверь в свое прошлое с Яком на замке, что теперь даже не была уверена, что сможет ее отворить. И как это сделать? Давид молчал. Он ждал, пока она созреет, а у нее в голове проносились тысячи мыслей. Потом Фэй все же решилась.

— Мы вместе учились в Торговом институте.

Давид снова положил ладонь на ее руку. На этот раз она не стала возражать. Слова пришли — поначалу медленно, словно каждое из них причиняло боль, потом потекли все быстрее…

Фьельбака, давным-давно

Меня трясло. Я лежала в темноте с широко раскрытыми глазами.

— Расскажешь кому-нибудь — убью.

Себастиан, сжав мне горло, приблизил лицо так близко, что я почувствовала его кислое дыхание, и надавил еще сильнее.

— Поняла?

— Да, — прохрипела я.

Когда он отпустил меня, я закашлялась. Подняв с пола свои трусы, Себастиан не спеша ушел в свою комнату. Я открыла окно, чтобы проветрить, и снова залезла под влажное одеяло. Между ног жгло, я вытерлась футболкой. Осталась сидеть неподвижно, глядя в окно.

В голове проносились воспоминания. Мы с Себастианом в детстве. Мы крепко держимся за руки под столом; папа кричит что-то маме, приблизив свое лицо почти вплотную к ее лицу. Себастиан лежит рядом со мной, свернувшись калачиком и ища тепла и защиты…

Все исчезло. Все эти воспоминания гроша ломаного не стоят. Он отнял их у меня.

Мы искали друг у друга спасения — мы были единственные, кто понимал. Теперь остались только я и мама. А мама слаба. Я думала об этом без осуждения. Она слаба, потому что выносила нас, потому что защищала нас как могла. Оставалась с ним ради нас.

Я слышала, как Себастиан нервно бродит по комнате; потом открылось окно, и наступила тишина. Интересно, как он выглядит, что чувствует сейчас, сидя на подоконнике в двух-трех метрах от меня? Тут я поняла, что легко могу убить его. Он сидит, свесив ноги, на высоте четырех-пяти метров над землей. Если подкрасться на цыпочках, распахнуть дверь в его комнату и подбежать к окну, я успею столкнуть его. А потом скажу маме и папе, что услышала его крик и прибежала, чтобы посмотреть, что случилось… Но я не смогла. Я все еще любила его, несмотря на то, что он со мной сделал.

Знай я тогда, что меня ждет, чему он будет меня подвергать, я убила бы его мгновенно, ни секунды не колеблясь. Сколько боли, скольких мучений мне удалось бы избежать!..

___

Фэй лежала на своей кровати в номере люкс. У дверей стояли упакованные чемоданы — завтра она покинет «Гранд-отель» и переедет в квартиру на площади Эстермальмсторг. Хотя и приятно будет пожить в настоящей квартире после стольких дней в отеле, она внезапно осознала, что ей будет не хватать Давида.

Экран телефона засветился, и Фэй увидела эсэмэску от Керстин. Открыла ее и стала читать, чувствуя, как по лицу расползается улыбка.

Похоже, все так и есть. Пока не нашла ничего странного в Давиде Шиллере. Ничего в реестре преступлений, никаких замечаний по уплате налогов, ничего на «Флэшбэке»[11]. К тому же я осторожно навела справки среди его деловых знакомых — ничто не указывает на то, что с ним что-то не так.

Фэй, перекатившись на живот, невольно улыбнулась, вспоминая время, проведенное вчера с Давидом в спа-отеле. Они просидели и проговорили больше часа, прежде чем им пришлось попрощаться.

То, что она смогла рассказать кому-то про Яка — что тот заставил ее делать и как себя чувствовать, — равнялось ощущению от потери нескольких килограммов: колоссальное облегчение! Давид дал ей почувствовать, что ее видят и слышат. Как человека, а не только как женщину, где конечная цель для мужчины — затащить ее в постель.

Снова достав телефон, Фэй позвонила Жюльенне по «Фейстайм». Лицо дочери на маленьком экране всегда заставляло ее забыть обо всем плохом. Это единственное, за что она благодарна Яку. Он подарил ей дочь, которая в глазах Фэй была совершенством — от кривовато покрашенных розовых ногтей на ногах до светлых волос, падавших кудряшками на спину.

— Привет, моя дорогая!

— Привет, мама! — ответила Жюльенна и радостно помахала ей.

Волосы у нее были мокрые — Фэй предположила, что она опять побывала в бассейне.

— Чем ты занимаешься?

— Мы с бабушкой купались.