По выражению ее лица Модьун понял, что его слова вызвали в ней реакцию сопротивления, подобную той, которую она обнаружила, столкнувшись с обонянием и осязанием. Тогда он поспешно добавил:

— Может быть, у тебя есть предложения?

— Почему бы нам не заняться сексом? — ответила она. — У животных это обычно занимает около полутора часов. Так мы проведем время до обеда. А после того как мы поедим, можно будет решить, что делать дальше.

Модьуну показалось, что сейчас неподходящее время для секса. Почему-то он считал, что сексом занимается поздно вечером или рано утром. Но он уже установил, что большое тело было для Судлил слишком сильным переживанием.

„Ладно“, — подумал он.

Пока они шли в самую большую спальню, он добродушно заметил:

— Дода верит, что исторически, пока мы окончательно не стали людьми, только некоторые святые люди могли вообще обходиться без полового акта. Очевидно, что бы ни сделали нунули, они создали в человечестве это святое свойство; я полагаю, что это слово как-то связано с примитивной философией. Не занимаясь сексом, мы стали отличаться от людей-животных и смогли подняться до настоящих людей.

Когда он закончил, у него появилась другая мысль.

— Твои гениталии, — спросил он, — очень похожи на половые органы женщин-животных?

— Я никогда не проводила подробное сравнение, — ответила Судлил. — Внешне, по первому впечатлению, да.

— Я взял на себя труд, — сказал Модьун, — исследовать нескольких самок. Я мог бы сделать точный беспристрастный анализ.

— Хорошо, — сказала женщина.

— Очень похоже, — ответил он через несколько минут.

— За исключением одного, — продолжал он, — животные-женщины выделяют большое количество смазки. А у тебя я ее не обнаружил.

— Я заметила, что в тебе нет признаков жесткости, которая наблюдалась у самцов, которых мы видели. Помнишь? — сказала Судлил.

— Может быть, это явление возникает как следствие активности, — предположил он. — Давай лучше начнем.

Попытка заняться сексом вскоре поставила обоих в тупик. Они вертелись в постели, были слегка шокированы физическим соприкосновением друг с другом, вздрагивали, отступали, но решительно не проявляли любопытства. Наконец, обескураженные, они отодвинулись друг от друга.

Вскоре Модьун заметил:

— Кажется, животные находятся в особом состоянии возбуждения. Действительно, тогда присутствовал неприятный запах. У нас не было такого возбуждения, и я чувствовал только слабый запах пота.

— Когда твои губы были против моих, — сказала женщина, — ты выделял слюну, она увлажняла мой рот, и это было очень неприятно.

— Я думаю, было бы нелепо, если бы сухой рот касался сухого рта, — оправдывался Модьун.

Она не сказала ни слова, а пододвинулась к краю кровати, опустила загорелые ноги на пол и села.

Затем Судлил начала одеваться. Через минуту на ней были брюки и блузка. Когда она наклонилась, чтобы обуть туфли, сделанные из кожи животных, она сказала:

— Это заняло меньше времени, чем я думала. Пойду прогуляюсь. Что ты будешь делать?

— Полежу здесь с закрытыми глазами, — сказал Модьун.

Пока он говорил, она вышла в дверь спальни и исчезла. Он слышал ее удаляющиеся шаги по толстому ковру, потом хлопнула далекая входная дверь.

Прошло немного времени.

Когда спустились сумерки, Модьун оделся» прошел в столовую и поел. Потом, удивленный, он вышел из дома и осмотрелся в поисках женщины. Поглядел на дорогу, поворачивавшую вниз к городу. С того места, где он стоял, вся дорога не была видна, но на улицах зажглись огни, и он видел, что Судлил нигде нет.

Модьун вспомнил ее отказ питаться в общественной столовой и подумал: «Она скоро проголодается и придет назад».

Он вернулся в дом и лег; он начал привыкать к такому времяпрепровождению еще в дни своего ареста. Через несколько часов наступила пора идти спать.

Судлил все еще не было.

«Ну и ну…» — думал он. Но старался терпеть и не раздражаться. Наверно, женщина решила исследовать город в первый же день. Он вспомнил ее потребность в движении. Очевидно, это чувство продолжало управлять ею.

Он разделся, лег в постель и уснул.

Где-то в темноте ночи раздался взрыв.

В миг катастрофы все человеческие существа, находившиеся за барьером, рефлекторно транслировали массовое мысленное обращение с единственным вопросом — что делать? Модьун получил это обращение.

Каждый из людей сразу же осознал угрозу и две альтернативы: сопротивляться или нет. Самым невероятным было то, что никто, кроме Модьуна, не смог взять на себя смелость решить этот вопрос.

К сожалению, политика пассивного приятия навязанных ему людьми-гиенами и нунули правил поведения была его единственной определенной мыслью. И во время роковых миллионных долей секунды, когда они еще могли бы что-то предпринять, глубоко усвоенная схема поведения проявилась прежде, чем возникла какая-либо иная естественная реакция.

Какой была бы эта естественная реакция, никто никогда не узнает. Мгновение, когда еще можно было что-то исправить, пролетело слишком быстро для того, чтобы единое психическое пространство успело отреагировать.

И драгоценное мгновение ушло навсегда.

В предпоследний момент появился слабый намек на то, что все люди просто сказали друг другу: «Прощайте, дорогие друзья», а потом…

Наступила тьма.

Модьун сел на кровати и сказал:

— Боже милостивый!

Пока он произносил эти слова, он вскочил с кровати и включил свет. Когда Модьун стал что-то понимать, он уже стоял в ярко освещенной гостиной. Потом он осознал, что его правая нога не держит его и что он чувствует слабость во всем теле. Конечности отказывались повиноваться, поэтому он опустился на пол и повалился на бок; ноги его конвульсивно подергивались, и он весь дрожал.

Почему-то ему было трудно смотреть. Перед глазами от напряжения появилось светящееся пятно.

— Ради бога, что происходит?

Он почувствовал жар. Его глаза, лицо, тело стали теплыми, затем горячими. Это было удивительно и происходило совершенно независимо от его сознания.

Вода. Ему страшно хотелось выпить воды. Спотыкаясь, он прошел в столовую. Стакан, который он взял со стола, дрожал в руке. Он держал его, расплескивая содержимое, потом поднес к губам. И тогда он почувствовал, как прохладная влага течет по подбородку, на обнаженную грудь, а потом по ногам.

Ощущение влажности и прохлады вернуло ему рассудок, и он смог обдумать свои чувства.

Гнев.

Он мгновенно осознал самое важное направление действий: главная идея полностью подчинила себе беспорядочные обрывки мыслей, проносящихся в его мозгу.