её сердце болело за братца, превращённого ведьмой в козлёночка, и за обманутого жениха.

Думая о младшем брате, она всё больше смотрела на сморщенное Петькино лицо. Вдруг сестринская, чистая любовь к нему вспыхнула в ней и сделала для неё понятными глубины Петькиной души – его вечно уязвлённую гордость, его телячью зависимость от женской ласки, надежду найти защиту и понимание у Демидина, его беспомощное хвастовство и никому пока не заметную склонность к пьянству. Ещё ей было страшно за неведомого, но уже любимого ею жениха, и тяжесть болотных вод, в которые погрузили её тело, давила невыносимо.

Она закрыла глаза и начала раскачиваться от безысходности. Всей душой устремлённые к ней древляне, сами того не замечая, раскачивались вместе с ней. Посреди общего горя перед ней, как корабль из тумана, проступало волевое лицо Демидина и его наливающиеся металлической силой глаза.

Сквозь Вову Понятых к Демидину текли волны сострадания к Алёнушке и бешеной ненависти к ведьме. Странным образом два эти чувства не соединялись, а существовали параллельно друг другу, будто по дну согретой солнечным светом речки, как змеиное тело, ползла холодная ртуть.

Вова Понятых бросил взгляд на ведьмино злобное лицо. Её неестественно яркие глаза были окутаны живым паром. Они колебались, двигались, разглядывая присутствующих со жгучим интересом. Вова заморгал, захлёбываясь от подступающей к его горлу силы, струящейся сквозь него к Демидину. Время изменилось вокруг него, и минуты скользили сквозь его сознание, как рыбы, проплывая и возвращаясь, и он не знал, сколько их миновало, когда рядом раздался тонкий и истошный Петькин крик, почти визг:

– Смерть ведьме!

– Смерть! – бухнул низкий голос Василия.

И ледяной шёпот Демидина запечатал приговор:

– С-с-смерть…

Послышался короткий хлопок, с шелестом перелистнулась убитая страница, и запахло горелой бумагой.

– Закончили, – сказал Демидин обычным, будничным голосом.

Он подошёл к столу и принялся рассматривать книгу. На месте глаз ведьмы сквозь всю толщу книжного тома зияли две обугленные дырки – каждая размером со спичечную головку. Восхищённые древляне сгрудились вокруг.

– Класс, Константин Сергеевич. Правда, это класс? – говорил Петька.

– Так можно и человека грохнуть, – сказал Василий.

– Для этого нужно направить излучение в мозг, – предположил Лель.

– Ну, до такого нам ещё расти и расти, – заметил Демидин. – Если будем плотно тренироваться – минимум полгода.

– Давайте тренироваться два раза в неделю, Константин Сергеевич? А? Давайте? – суетился Петька, потирая руки.

Ира сидела на стуле заплаканная, обессиленная и всеми забытая. Она поправила платье и волосы. Её поташнивало. Возможно, она слишком поверила в свою роль. В душе она всё ещё чувствовала себя Алёнушкой. Даже этот суматошный Петька по-прежнему оставался ей родным братцем.

И вот он, как и все остальные, и как симпатичный Вова Понятых, и такой талантливый Лель, пляшут вокруг Демидина и нарисованной ведьмы с пробитой башкой и с упоением обсуждают открывающиеся им возможности… Возможности сводились к убийству на расстоянии… и к чему ещё? Демидин вдруг стал ей неприятен. Ира поднялась и, никем не замеченная, вышла из Петькиной квартиры, тихонько затворив за собой дверь.

Глава 8

Бюрократ Звягинцев

Гении и просто талантливые люди проходят по жизни неузнанными тысячами. Солнечными бабочками вспархивают они на никому, кроме них самих, не видимые цветы инобытия. Вот всё ближе очередная цель, и всё туже натягивается наброшенная на хрупкие крылышки земная нить.

– Мой идеал! – восклицает гений, задыхаясь от восторга и поднимаясь к очередному фантастическому цветку.

– У-упс, – звенит, натянувшись до предела, ниточка, и крылатый дурачок, кувыркаясь, валится на землю.

Удивлённые взгляды коллег и родственников провожают этих людей. Что за нелепые фантазии! Что за неприспособленность к жизни! Однако не всё так просто. Ядерная физика тоже открывалась далёкими от жизни. Основательно и по-хозяйски, как из коров молочко, государства выдоили из этих непрактичных людей секреты создания бомб и ракет.

Отдельного рассмотрения заслуживает природа антигениальности. Словно партнёры в странном смертельном танце, кружатся в поисках друг друга гении и антигении.

Пушкин и Дантес, Моцарт и Сальери, Константин Сергеевич Демидин и Леонард Борисович Звягинцев. До поры до времени их судьбы, казалось бы, ничем не связаны, но когда-нибудь происходит первый несмелый контакт. Первая усмешка Дантеса (или Пушкина?), зависть, змейкой проскользнувшая в душе Сальери, нетерпеливые надежды Демидина, ленивая жестокость сытого партийного бюрократа Звягинцева… Иногда гений выбирает себе антигения, проводя в своём будущем чёрную угольную черту, и Сократ женится на очаровательной, чуть упрямой девушке по имени Ксантиппа. Иногда антигений отыскивает своего гения – так, среди балов, разговоров и лёгкого общения в свете, Дантес отыскал своего Пушкина и начал ухаживать за его женой.

Дантес нашёл Пушкина, Сократ женился на Ксантиппе. А Демидин погубил свои мечты, наткнувшись на Звягинцева, и тем самым его увековечил.

Леонарду Борисовичу Звягинцеву в те времена было около сорока. Его жизнь сложилась удачно – женитьба не совсем по любви, но и не только ради карьеры и успешная служба в партийных органах.

В конце восьмидесятых Леонард Борисович искренне поддерживал перестройку. Портреты Горбачёва висели и в его рабочем кабинете, и дома, в гостиной. Немного позже, когда приблизился развал Советского Союза, портреты Горбачёва исчезли и вместо них появились фотографии демократов Ельцина и Собчака. Сначала исчез Собчак, потом Ельцин, и освободившееся место занял поясной портрет Владимира Владимировича Путина. К этому портрету Леонард Борисович питал особые чувства. «Мой последний, – думал он, вздыхая. – Этот меня точно переживёт».

Житейская мудрость и умение договариваться позволили Леонарду Борисовичу Звягинцеву преуспеть там, где многие сложили головы. Он даже чуть было не стал губернатором, но в последний момент его обошли конкуренты. Но членом Государственной Думы он всё-таки стал. Впрочем, кто только не стал членом Государственной Думы! Уличные охламоны Костик и Санёк, подвернувшиеся Демидину и побывшие его дифракторами, тоже впоследствии стали членами Государственной Думы.

Но самым значительным эпизодом в жизни Леонарда Борисовича, его прямым вкладом в историю человечества стала именно встреча с Демидиным. Однако, если бы его спросили о Демидине лет двадцать спустя, этот пожилой, холёный, насытившийся жизнью человек ответил бы:

– Это какой Демидин? Не родственник ли Валентина Эдуардовича? Или тот, который чуть было не сел при Борисе Николаевиче?

Нет, не тот, что чуть не сел при Борисе Николаевиче. И не художник Демидин, выставку которого вы посещали с супругой, и не массажист-виртуоз Демидин, творящий, как говорят, чудеса. А тот бородатый малахольный учёный из КГБ, так не к месту полезший к вам со своими дурацкими идеями в далёком 1989 году. Помните?

Покажите ему старую фотографию Константина